Долго любоваться своим раритетом любитель рыбной ловли не позволил.
– Как ты меня нашел? – голос звучал сурово, интонация вопроса чем-то неуловимо напомнила покойного Синягина…
И тут я всё понял. Василий Севастьянович и не должен был меня искать и что-либо передавать… Если я и вправду оказался бы тем, за кого меня принимал дедуля с «парабеллумом», то мне предстояло самому вычислить местонахождение архива – в качестве теста… Что я успешно и сделал. А теперь вторая проверка: не из тех ли я, что убили и резидента, и Синягина, – и могли выяснить контакты старого оперативника банальной слежкой…
– Нашел я вас очень просто. Описал приметы первой попавшейся здешней старушке – она дом и показала…
– Не крути динаму. Как понял, что искать надо
Интересно, если мои ответы не удовлетворят Василия Севастьяновича – решится выстрелить? На всякий случай я пододвинулся поближе к стоявшей на столе тяжелой сахарнице. Швырну в старика, отвлекая внимание, и отберу пушку. Профессиональными навыками Синягина он явно не обладает, стоит слишком близко и не успеет повернуть своё громоздкое орудие вслед за стремительным движением. Но сначала стоит попробовать решить дело миром.
– Всё очень просто, – пояснил я. – Рыбная ловля.
– Это как?
– Рыбак вы опытный, не чета многим… Хотя ловили странно – в такое время и в таком месте ничего не поймать. При этом совсем рядом, в заводинке, окуни плескались, малька гоняли… Прошли бы туда – улов обеспечен. Но вы сидели и сидели на мостках, как приклеенный. Рыба не клюёт, зато отлично просматриваются река, поселок временных и подходы к разгромленной хибарке… Однако, поговорив со мной и дав наводку на дом Синягина, вы быстренько засобирались и ушли. А вскоре появился он сам. В общем – не бином Ньютона. Не могло у Синягина, скрывавшегося в незнакомом городе, оказаться много людей, которым он доверял.
– Ловко… – Старик опустил свой чудовищный агрегат. – Ладно, получишь чемодан. Но я тоже гляну, что внутри. За что живых людей убивают…
– Смотрите, не жалко. А мне можно взглянуть на ваше ружьецо? Всегда думал, что выражение «взять на пушку» – фигуральное. Блефовали ведь, признайтесь? Патронов к этакой бандуре днем с огнем не сыщешь.
– Ошибся, парень… Есть патроны. Несколько родных уцелело, да пару десятков гильз мне на заказ выточили, из нержавейки. Ничего, стреляет.
Чудо-оружие оказалось ружьем четвертого(!) калибра, выпущенным на Тульском заводе более века назад – в 1894 году. Похоже, и в те времена было оно уникальным – по крайней мере, на манер боевого корабля, имело собственное имя, выложенное потемневшим серебром на ложе: «ГРОМОВЕРЖЕЦЪ».
– И за какой же дичью вы с ним ходите? – полюбопытствовал я.
– Тут подходящей дичи для него не водится, в утку попадешь – в тушке больше свинца, чем мяса… Лежало, от деда оставшись. Иногда ворон шугал – расплодятся проклятые, каркают, по утрам спать не дают… Издалека по стае шарахнешь – как метлой выметает. А нынче, сдается мне, и настоящее дело для ружьеца найдется…
Я подумал, что моя ночная стрельба по неведомой твари, – будь у меня в руках не карабин, а «Громовержец», – могла закончиться куда успешнее… Особенно если зарядить сие оружие возмездия серебряно-ртутной картечью. Любая способность к регенерации имеет свои пределы. Груда кровавых ошметков не регенерируется.
…Мне в тот день везло на старые вещи, создатели коих питали склонность к гигантомании. Громадный чемодан, притащенный в горницу Василием Севастьяновичем, тоже был вполне достоин имени собственного – подобно ружью «Громовержец» и боевым кораблям. Но нарекать его, разбив бутылку шампанского о несокрушимую фибровую поверхность, я не стал – не терпелось ознакомиться с содержимым.
– Вы непременно хотите заглянуть внутрь? – спросил я, намекая: не любопытствуй, не надо, лучше забудь навсегда, что видел и держал в руках чемодан…
Старик намек проигнорировал – молча кивнул.
– Некоторые вещи знать опасно.
– Не знать, милок, еще опаснее бывает…
Ну ладно, я его предупредил. В крайнем случае с памятью Василия Севастьяновича поработают наши суггесторы. Или не с памятью… И не суггесторы… Ликвидаторы.
Ключи Синягин не оставил, замки пришлось взламывать. Впрочем, для конструкции столь внушительных размеров оказались они мелкими и несерьезными, легко поддавшись лезвию складного ножа.
Крышка поднялась. И я разочарованно вздохнул…
Чемодан оказался доверху завален бумагами, лежавшими кучей, без какой-либо системы. Вырезки из книг, газет и журналов, пожелтевшие машинописные тексты, фотокопии и ксерокопии архивных документов – старых, дореволюционных, и относительно недавних…
М-да, разобраться в этой груде с лету не удастся. Я взял наудачу одну вырезку (вернее, вырванную из книги страницу), бегло прочитал обведенный карандашом абзац:
«Слышу я, лежит надо мной тяжелое, слышу теплое над лицом, и слышу, забирает он в пасть всё лицо моё. Нос мой уж у него во рту, и чую я – жарко и кровью от него пахнет. Надавил он меня лапами за плечи, и не могу я шевельнуться. Только подгибаю голову к груди, из пасти нос и глаза выворачиваю. А он норовит как раз в глаза и в нос зацепить. Слышу: нацепил он зубами верхней челюстью в лоб под волосами, а нижней челюстью в маслак под глазами, стиснул зубы. Начал давить. Как ножами режут мне голову; бьюсь я, выдергиваюсь, а он торопится и, как собака, грызет – жамкнет, жамкнет. Я вывернусь, он опять забирает. „Ну, – думаю, – конец мой пришел“.
Перевернул – на обороте рукописная пометка: Л. Толстой, «Четвертая русская книга для чтения». Вот уж не знал, что у Льва Николаевича есть этакие натуралистичные, в духе Стивена Кинга, описания.
Василий Севастьянович тоже порылся в чемодане. Спросил удивленно, держа в руках тоненькую потрепанную книжечку:
– И за это людей убивают? За это???
Книга вышла двадцать лет назад в издательстве «Детгиз», в серии «Моя первая книжка», стоила в те времена пять копеек и именовалась «Маша и медведь». Как же, читали: не садись на пенек, не ешь пирожок… Действительно, хранить такую сказку – повод для убийства не слишком веский.
Проще всего подумать, что Синягин был маньяком, безобидно свихнувшимся на медвежьей теме. Валил в одно кучу всё, что хоть как-то касается косолапых… И зацепил невзначай ниточку, ведущую к чему-то серьезному и опасному. Однако моё недолгое знакомство с ним никак не позволяло поставить диагноз «старческое слабоумие». Излишняя самоуверенность – да, этим старый грешил. Переоценил запасы пороха в своих пороховницах…
Но при чем тут Маша и ее медведь? Даже при самом смелом полете фантазии я не мог предположить, что в наивной сказочке есть прямой намек на происходящие в Лесогорске события…
Запустив руку поглубже в рыхлую бумажную кучу, я нащупал нечто вроде картонной папки. Точно, вот и тесемочки-завязки. Еще одна, и еще… Вытащил первую на свет божий – пожелтевший картон, в углу дата – 1969 год. По крайней мере часть своего архива Синягин содержал в порядке. Как тогда понимать остальной кавардак? Лихорадочно искал какую-то информацию и не успел разложить бумаги обратно по папкам? Теперь уже не узнать…
Василий Севастьянович вскочил, потянулся к «Громовержцу». У меня, скажу не хвастаясь, рефлексы оказались получше: я уже стоял в углу, укрывшись за русской печью, держа наизготовку револьвер – и горько жалея, что карабин остался в кабине Росинанта.
Причина, вызвавшая нашу столь бурную реакцию, была проста – в горнице на несколько секунд стало чуть-чуть, но темнее. Или на безоблачном небе не пойми откуда объявилась тучка, закрыла солнце и тут же бесследно исчезла, или… Или кто-то заглянул в окно, застав нас за изучением архива Синягина.
Заглянул – и всё. Секунды шли. Ничего не происходило. Никто не пытался войти, никто не попробовал атаковать через окно… Я безуспешно напрягал слух. Эх, отчего я не поступил в Академию, не окончил ее и не получил СКД-вакцинацию…
