– Early to bed and early to rise… – начала мисс, а Лиза и Григорий Иванович хором закончили:
– …makes the man healthy, wealthy and wise!!..
Мисс Жаксон поджала губы и уткнулась в овсянку. Добрейший Григорий Иванович постарался загладить эту беззлобную шутку, продолжив разговор:
– Ты помнишь, Лизанька, сколько жил Левенгук?
– А кто это, папенька?
– Ну, Лизок…
– Miss Bethy, were studying this scientist! – сказала мисс Жаксон. – Мы учить о нем его жизнь прошлом годе.
– Ах, я забыла! – беспечно отозвалась Лиза. – Так кто же это?
– Этот голландец изобрел такой прибор, в котором видны мельчайшие твари. Но дело совсем не в этом, – отец наставительно поднял вилку. – Он прожил девяносто один год! И все потому, что вставал каждый день в пять утра и отправлялся собирать свои коллекции. Зимой и летом!..
– И совсем не пил водка, – вмешалась мисс Жаксон.
– Это уж конечно… – смущенно крякнул Григорий Иванович.
– Я теперь тоже собираю коллекции, – сказала Лиза.
– What is kind of your collection? – язвительно поинтересовалась мисс Жаксон.
– Это такие… усатые… Впрочем, весьма симпатичные! Водятся в рощах, выходят на охоту рано-рано…
– Тебе удалось поймать хоть одного? – спросил Григорий Иванович, слушавший с интересом.
– Я только одного такого и видела, – ответила Лиза, чему-то улыбаясь. – Но я его поймаю!..
– А где же ты гуляла?
– В тугиловской роще.
– Вот это напрасно, – огорчился отец. – Ты не должна туда ходить. Лови своих… усатых в другой стороне. Помни, Лиза, Иван Петрович Берестов – враг нашему семейству. Не приведи Господь, увидит тебя на своих землях – позору не оберешься!..
– Хорошо, папенька, – потупила глаза Лиза. – Я вам обещаю.
К полудню стало жарко.
Прикрывшись от солнца зонтиками, Лиза и Настя тряслись в легкой коляске, которая бойко катила по пыльной дороге среди раздольных прилучинских полей. Эта конная прогулка была придумана Лизой только для того, чтобы наедине с Настей, без помех, хорошенько рассудить происшедшее.
… – Нет-нет, Настя, я все обдумала! – говорила Лиза горячо. – С моей стороны это было легкомыслие, не боле… Я не должна больше ходить в рощу. Да я и папеньке обещала!
– А Берестову?!.. – наклонясь поближе, вполголоса возразила Настя, таясь от Дуньки, которая, как всегда, лихоправила лошадьми. – Берестову тож обещали!..
– И ему обещала… – сникла Лиза. – Ах ты, Господи, как же поступить?!..
– Да кто узнает? Вам ведь хочется, а чего хочется, того и просится!
– Нет, милая Настя, – серьезно возразила Лиза. – Не так живи, как хочется, а так живи, как Бог велит!
– А он вам разве велит? – нашла Настя резон. – Папенька велит, а папенька, чай, не Господь-Бог…
– Тпру-у-у! – резко остановила лошадей Дунька и обернулась: – Барышня, Буланка похрамывает, перековать бы надо. Когда еще мимо кузни поедем… Что прикажете?
– Делай, как знаешь, – вяло махнула рукой Лиза, разомлевшая от жары; стала обмахиваться веером.
Вышел кузнец Василий, земно поклонился барышне, поприветствовал:
– С ведром тебя, матушка!
– Спаси вас Бог… – кивнула Лиза.
Кузнец стал осматривать копыта Буланки, вместе с Дунькой они распрягли кобылу, повели к кузнице.
– Во, – тихо скзала Настя и показала глазами, – ваша крестница… Акулина, дочь Василия.
– Что? – не поняла Лиза, потом посмотрела в сторону кузницы – и увидела там на завалинке толстую рябую девку в рубахе на голое тело, которая что-то ела, лениво отгоняя мух и рассеянно следя за тем, как играют в бабки златовласые, замаранные ребятишки – очевидно, ее братья.
– Да-да… – растерянно прошептала Лиза. – Знаю…
Настя постращала барышню:
– А ну, как Берестов, не найдя вас в роще, побежит в кузню да увидит ее?!.. Да и поймет, что вы его обманули?!..
Лиза обмерла, замотала головой:
– Нет, Берестов не пойдет в Прилучино! Ему это будет неприлично!..
– Прилично – неприлично… Не найдет вас – точно так и сделает! – твердила свое Настя. – Завтра же и сделает!..
– Ой, и вправду! Он может! Он такой! – испугалась Лиза. – Так ты считаешь – надобно идти?
– А то как же? Назвались груздем – полезайте в кузов…
– Ну, тогда в последний раз! – решилась Лиза.
Кузнец начал колотить молотом по раскаленной полоске железа, сгибая ее в подкову…
Отдохнувши после обеда, Иван Петрович Берестов имел обыкновение час-другой диктовать сыну свои мемуары.
Сидя за столом в кабинете и по-школярски прикусив язык, Алексей торопливо скрипел пером, еле успевая за отцом. А тот, расхаживая туда-сюда по кабинету, воодушевленно изрекал:
– …Невозможно без прискорбия видеть уничижения наших исторических родов… Никто у нас ими не дорожит, начиная с тех, которые им принадлежат…
Иван Петрович задумался, оформляя следующую мысль и бормоча себе под нос.
Алексей поднял глаза от бумаги и тоже задумался. Мысли его улетели далеко, он улыбался…
А отец уже продолжил диктовку:
– Да какой гордости воспоминаний ожидать от народа, у которого пишут на памятнике: «Гражданину Минину и князю Пожарскому»!.. Ты успеваешь, Алексей?
Берестов-младший спохватился, снова шустро заскрипел пером.
– Какой князь Пожарский? Что такое гражданин Минин? – горячился Берестов-старший. – Был
Утомившись, Иван Петрович расслабленно опустился в кресла. И тогда Алексей решился.
– Батюшка, позвольте сказать…
– Что? – живо повернулся отец. – Ты не согласен?
– Да нет, я не о том… – смешался сын. – Лошадь у меня расковалась.
– Ну, так вели подковать, – с досадой сказал отец.
– Степан подковал, да плохо. Видно, пьян был…
– Пьян был – выпороть! Только я что-то не очень верю. Степан и пьяный подкует так, что любо- дорого… Ну, вели перековать! И не перебивай по пустякам! О чем, бишь, я…
– А вы разрешите перековать у другого кузнеца? – не отставал Алексей.
– У кого же другого? У нас один кузнец.
– В Прилучине, говорят, есть Василий. Хороший кузнец…
– Что-о?.. – отец грозно поднялся с кресел. – В Прилучине?! У Муромского?.. Да как ты посмел даже подумать такое?! Знаешь, как он обо мне отозвался недавно, Хлупин давеча сказывал?.. «Провинциальный медведь»! Мы для него – дураки неотесанные, дремучие… А он, значит, отесанный. По-англицки отесанный, ровный со всех боков!.. И не думай.
Отец походил еще по кабинету, пофыркивая, потом раздраженно сказал:
– С мысли сбил… Ну, все, на сегодня довольно. Ступай! —
И стал усердно набивать чубук.
