приводят данные о так называемой «эпилептической личности», которая якобы конституционально предопределена. Поэтому хотелось бы взять именно эту модель для доказательства несостоятельности подобных положений.
В психиатрии используется крылатое выражение Крепелина (Kraepelin) и Замта (Samt), что эпилептик – человек «с Библией в руках и камнем за пазухой», т. е. ханжа. Другая его черта – чрезвычайная педантичность поведения. Больной говорит елейно: он поел сегодня не хлеб, а «хлебушек», он попил не молока, а «молочка». При описании наружности человека он говорит не о руках, а о «ручках», «глазках». С другой стороны, если кто-нибудь из его близких при уборке переложил на его столе карандаш, скажем, с левой части стола на правую, больной может ударить, избить убиравшую жену или дочь.
И все же эти изменения личности не заданы ни самой болезнью, ни конституциональной обусловленностью. Исследование жизни ряда больных эпилепсией, проведенные Т. С. Кабаченко, проливают некоторый свет на механизмы этих искажений. Так, выявилось, что первый припадок у этих больных произошел в период обучения в школе, в присутствии детей; надо учесть, что эпилептический припадок часто сопровождается непроизвольным мочеиспусканием. Конечно, дети были не только испуганы, но и дразнили ребенка, давали ему обидные прозвища, не хотели с ним играть. Больные дети обижались, им хотелось общения со сверстниками и они прибегали к невинным уловкам типа: «Возьми меня играть в футбол, а я тебе принесу марки». Так формировался способ приспособления, начинавшийся с невинной уловки и приобретавший со временем устойчивый характер: нелеченная и плохо леченная эпилептическая болезнь приводит к инертности нервных и психических процессов, в результате чего способы поведения закрепляются. Таким образом, возникающие у эпилептика черты не заданы заранее. Болезнь явилась лишь условием их появления…
Из-за инертности все внимание больного эпилепсией концентрируется на том, что он выполняет сейчас. Выработка каждой операции получает самостоятельный смысл. Так, если в «пиктограмме» надо запомнить выражение «веселый праздник», то больной эпилепсией не просто рисует конкретную картинку, а подробно вырисовывает все детали: еду, тарелки, бутылки, сидящих людей. В итоге он концентрирует свое внимание не на «веселом празднике», а на описании картинки: «Люди сидят, застолье, что ли». Подобная инертность выявилась и в опытах Карстен (Karsten) на пресыщение. Если вторая инструкция «Я хотела проверить ваше терпение» меняет поведение здорового испытуемого – при этом вариаций становится меньше, – то у больного эпилепсией вторая инструкция ничего не меняет.
Приведенными примерами мы хотели показать, что изменения личности (в данном случае речь шла о ханжестве, педантичности больного эпилепсией) не являются ни прирожденными, ни вытекающими непосредственно из самого болезненного процесса.
Особенности личности формируются у здорового и у больного человека по одним и тем же закономерностям, но условия как социальные, так и биологические изменились. Реализуется тезис С. Л. Рубинштейна о том, что внешние причины действуют через внутренние условия. Именно потому, что патопсихологические исследования направлены на исследование не какой-нибудь одной черты, одного признака, одного инварианта, а на изучение всего человека в его поступках, поведении, общении, они могут служить конкретным доказательством правильности этого положения. Не на классификацию людей и выделение типов должны быть направлены исследования развития личности (больной или здоровой), а на условия, которые привели к той или иной структуре его деятельности. Об этом свидетельствуют и данные В. В. Николаевой из практики соматической клиники о том, что нередко только в момент тяжелого заболевания выявляется в полной мере, какая по содержанию деятельность была ведущей для человека, какой из мотивов был смыслообразующим.
Другие проблемы – строения и иерархизация мотивов, переход ситуационно возникающих мотивов в устойчивые личностные образования, переход социального мотива во влечение – очень важны.
Болезни мозга вызывают различные виды нарушений личности – изменение иерархии мотивов, их смыслообразующей функции, порождение патологических потребностей и мотивов и др. Изучение этих нарушений важно не только в коррекционном плане, но и в теоретическом, так как здесь вскрываются механизмы порождения новых потребностей, мотивов, ценностных ориентаций человека. В этом отношении показателен анализ наркоманической потребности, в частности алкогольной, проведенный Б. С. Братусем.
Понятно, что потребность в алкоголе не входит в число естественных. Человек начинает пить из чисто ситуационных мотивов («хотелось казаться взрослым», «алкоголь повышает активность», «становишься храбрым»).
Мы не будем характеризовать становление болезни алкоголизма, оно достаточно описано. Хотелось лишь подчеркнуть, что при систематическом употреблении алкоголя, когда появляется так называемая «биологическая зависимость» от него, перестраивается система потребностей. Из ситуационно обусловленной потребности она превращается во влечение, притом императивное, главенствующее. В итоге потребность не может быть удовлетворена в рамках социально принятых нормативов и ценностей. Для ее удовлетворения выделяются вспомогательные средства, носящие антисоциальный характер (Братусь, 1974).
Можно проследить и изменение других потребностей, например всепоглощающей заботы о своем здоровье, потребности накопления. Исследования, основанные на корреляции отдельных процессов, показывают лишь феномены, они не могут восстановить картину порождения и динамики потребностей. В жизни человека все время происходят переходы одной деятельности в другую: ситуативно вызванные поступки могут быть обнаружены и у людей, способных в основном регулировать свое поведение, и наоборот, люди, казалось бы, безвольные, в состоянии совершать целенаправленные поступки, если создаются определенные социально-общественные условия.
С. Л. Рубинштейн настаивал на том, что психологам следует сосредоточить свое внимание на проблеме перехода «ситуационно, с течением обстоятельств порожденных мотивов (побуждений) в устойчивые личностные побуждения» (1959). С таким «переходом» связан и вопрос предсказания, прогноза поступков человека. Этого нельзя сделать путем поиска отдельных, заданных особенностей и их корреляций. Только целостное исследование здоровой или больной личности позволяет уловить тот переход, о котором говорил Рубинштейн и который для самого человека остается часто неосознаваемым. ‹…›
Из всего сказанного следует, что патопсихологические методы в руках профессионально подготовленного и опытного специалиста оказываются пригодными для исследования отношения больного, иерархизации его мотивов, самоконтроля и саморегуляции. Иными словами, специфика патопсихологического эксперимента, направленная на исследование не отдельных процессов, а на целостный анализ действий больного, таит в себе возможность подойти к решению многих сложных проблем развития личности.
Еще одна принципиальная ценность патопсихологического эксперимента состоит в том, что данные экспериментального исследования соотносятся с историей жизни заболевшего человека.
За последнее время в патопсихологических исследованиях все больше применяется анализ личностных изменений по данным истории болезни… В истории болезни, написанной квалифицированным психиатром, собраны сведения, характеризующие жизненный путь человека, его интересы, взаимоотношения в коллективе, семье. От хорошего врача-психиатра не ускользнет ни единая деталь из жизни больного.
Психолог должен уметь по данным истории болезни составить жизненный путь больного. Если для психиатра более важным является становление симптомов, их последовательность, то для психолога важно все то, что относится к изменению личности, становлению нового мотива, появлению новых целей…
Психологический анализ клинических данных не является самоцелью, он должен привести к вопросу о механизмах порождения аномалии личности. Тем самым реализуется принцип, провозглашенный Л. С. Выготским, что к психологическим явлениям нельзя подходить как к чему-то готовому. Для того чтобы понять их природу, надо изучать их в развитии. В зависимости от того, что явилось ключевым в нарушении личности, в зависимости от гипотезы о порождающих это нарушение механизмах строится и патопсихологический эксперимент, отбираются те или иные приемы. Нельзя употреблять один и тот же стандартный набор методик, так как аномальное развитие личности – это всегда новое качество. Эксперимент не только проверяет нашу гипотезу, но и привносит новое прочтение того, что написано в истории болезни. И наоборот, часто клинические факты помогают понять выявленные нами экспериментальные данные.
Из всех прикладных областей психологии патопсихология с ее методом является, пожалуй, наиболее
