Пока я, сентиментальная черновицкая барышня, строила и теряла своё маленькое семейное счастье…
Вскоре Виталий получил комнату в общежитие вместе с румынским аспирантом Костей. Пришлось искать в Ленинграде жильё для меня.
Поиски привели нас к некой оборотистой женщине, которая превратила свою трёхкомнатную квартиру в подобие общежития.
Одинокая «знойная женщина» расставила кровати и раскладушки на всех мыслимых и немыслимых местах.
Квартирантками были в основном девочки с нашего курса, которые и дали мне рекомендации к «мадам».
Студентки старших курсов уже не соглашаются жить в подобных условиях.
Это была не квартира, а проходной двор.
Кто-то приходит, уходит, отмечает день рождения, спит, учит готовит, ест, принимает гостей и т.д.
Хозяйка никому ничего не запрещала и не ограничивала свободу, но принимала живейшее участие во всей нашей жизни.
Мы заменяли ей семью и работу.
Мы были её семьёй и работой.
Несмотря на то, что не так много времени прошло с тех пор, как жених казался мне недосягаемой мечтой, я очень быстро привыкла к хорошему и чувствовала себя с Виталием легко и естественно, как и подобает женщине, уверенной и любимой.
Но хозяйка считала меня недостойной такого «красавца».
Он постоянно был при мне и не очень скрывал свои чувства, а я даже позволяла себе покапризничать.
Однажды, зайдя на кухню, я застала чудную картинку: он пятится к окну, а хозяйка ему доказывает, что я нахальная девчонка, которая не ценит такого красавца.
При этом, 'красавец ' смущённо улыбался, а тридцатипятилетняя блондинка, обладательница прекрасной фигуры, очень настойчиво стремилась к нему в объятия и уже почти достигла цели.
Я тут же пустилась в рёв, пролив море слёз и готовая немедленно умереть.
Ему пришлось утешать меня, пустив в ход все доказательства любви.
После этого я помчалась в деканат, рассказала эту «страшную» историю и сказала, что ни дня больше там не останусь, а буду спать в анатомке!
Я думаю, что нашлись бы способы не допускать меня на ночь в анатомку, но слёзы лились ручьём, а обещание было свежим и оригинальным, поэтому в одной из комнат урезали свободное пространство, втиснули туда восьмую железную (армейского образца) кровать и милостиво предоставили её мне, улучшив этим самым мою экономическую позицию, т.к. плата за общежитие была значительно ниже, чем у соблазнительницы моего сокровища.
В общежитии я появлялась только по вечерам, чтобы переночевать, да и то не всегда, при всяком удобном случае я убегала к нему.
У Кости, который жил с Виталием, появилась подруга и он часто оставался у неё, тогда комната была в нашем распоряжении.
Однажды Костя застал меня одну, отдыхающую на кровати Виталия.
Чувство мужской солидарности не помешало ему присесть на краешек кровати и попытать счастья.
Однако, чтобы остудить его пыл, достаточно было сказать: «Не надо, Костя!»
Видимо у них в Румынии так принято. Костя рассказывал Виталию, как хорошо он проводил время с женой профессора, у которого был аспирантом.
Но я не была скучающей от безделья женой профессора и кроме того, разве существовал для меня Костя или кто-то другой?!
Многие годы для меня никого не существовало, и все разговоры начинались и кончались им, моим единственным.
Девочки из моей комнаты заключили однажды со мной пари.
Они предложили исполнить любое моё желание, если я продержусь целый день, не вспомнив его имени, в противном случае я должна была выполнить их желание.
Проиграла, конечно, я и они захотели, чтобы я неделю не говорила о нём, причем, как только с языка слетит его имя, то неделя начинается сначала. Каждый день неделя начиналась по новой. Я дня не могла прожить, не чирикая о нём.
Не помню причины, по которой у нас случилась первая ссора, но помню безоглядность проявления им недоброго своего характера уже тогда.
Он бросил всё и, не попрощавшись, уехал в Киев.
Его не было неделю, а я всю неделю, возвращаясь из института, лежала, отвернувшись к стене.
Не могла, есть даже бананы, заботливо купленные девочками.
Потом он приехал и с вокзала позвонил, что сейчас приедет. Скорей – ответила я.
Ссора быстро забылось и моё счастье продолжалось дальше.
