— И почему у меня нет принципов? — вздохнул Марк, глядя на демонстрантов.
— Лично мне интересны люди, а не принципы, — заметил Саймон. — И интереснее всего — люди без принципов.
— Оскар Уайльд, — пробормотала Гэрриет.
— Умница, — сказал Саймон. — Дориан Грей — моя следующая роль в университетском театре. Скоро уже допишут инсценировку. — Он отошел наполнить чью-то рюмку.
Он будет в ней неотразим, подумала Гэрриет, глядя ему вслед. Даже здесь, в этом скопище диковинных зверей, в этих пальмовых джунглях, он своей красотой затмевает всех.
Две девицы прильнули к окну.
— Эта машина тут, по-моему, стоит уже целую вечность. Пойдем напишем на ней что-нибудь!..
Они исчезли за дверью и вскоре снова появились в поле зрения, уже на улице. Взвизгивая и высоко поднимая тонкие, как у породистых пони, ноги, они скачками продвигались по глубокому снегу.
С постера на противоположной стене на Гэрриет смотрела необыкновенно красивая девушка с длинными, прямыми, словно выгоревшими на солнце волосами и выступающими, как у японки, скулами.
— Кто это? — спросила она у Марка.
— Борзая, бывшая пассия Саймона.
— Почему они расстались?
— А что им оставалось делать? Оба слишком много времени проводили перед зеркалом — никак не могли выяснить, кто из них красивее. К тому же в последнее время у Борзой дела шли лучше, чем у Саймона, что тоже подливало масла в огонь. Борзой, знаете ли, трудно угодить. — Марк окинул Гэрриет любопытным взглядом. — Вот он и решил переключиться на вас.
— На меня? Да нет, что вы.
— Не нет, а да. Вон, глядите, Хлоя чуть не лопается от злости. — Он кивнул в сторону рыжеволосой модели, которая угрюмо и решительно флиртовала на диване с красивым актером. — Она-то рассчитывала, что следующая очередь будет ее.
Этого не Может быть, подумала Гэрриет, но что-то горячее и тревожное опять шевельнулось у нее внутри.
Вернулись выбегавшие девицы.
— Я только успела написать «Жо…», как появился полицейский, — возбужденно сообщила одна.
— На улице все такое белое, девственное, — сказала вторая, присаживаясь на корточки у огня.
— Девственное? Я уже забыл, что это такое, — заметил актер. — Девственницы теперь в некотором роде музейная редкость.
— В таком случае наша Куколка Уилсон ценный музейный экспонат, — сказала Дейрдре. — Она сроду ничего не обнажала — кроме души, конечно.
— Для кого она себя бережет? — спросил Марк.
— Для будущего супруга. По-моему, она собирается преподнести ему свою невинность в день свадьбы, как запонки.
— Я бы выбрал запонки, — буркнул Марк и опрокинул в себя очередную рюмку.
— По-моему, в постели с девственницей можно помереть от скуки, — сказала Хлоя, не сводя глаз с Саймона. — Она же не знает, что к чему.
Когда Гэрриет подняла глаза, Саймон смотрел прямо на нее, и на его губах блуждала насмешливая улыбка. Он все знает, с ужасом подумала она и снова почувствовала, что краснеет. Дернул же ее черт напялить красный свитер! Она отвернулась к окну, чтобы остудить пылающие щеки.
— В детстве я любил прокалывать воздушные шары и бутоны фуксии, — негромко сказал Саймон. — А теперь люблю протыкать пальцем бумажку на банке с кофе и люблю девственниц. С ними можно делать все, что тебе хочется — благо они еще не успели подхватить ничьих дурных привычек.
После его слов все почему-то замолчали. Не выдержав, Гэрриет встала и поплелась в туалет. Сердце ее бешено колотилось, но в голове носились блаженные и странные, как сон, видения. Биде в ванной Саймона выглядело как произведение искусства. На полке перед зеркалом отыскалась коробочка с тальком. Слегка припудрив им лицо, Гэрриет вернулась в гостиную.
Актер уже собрался уходить.
— Ну, мне пора, дорогой мой. У меня сегодня дневной спектакль. Боюсь, если я выпью еще рюмашку, то просто свалюсь со сцены в партер. Джереми-Джереми, за мной, — приказал он юношам, которые скармливали друг другу виноград.
— Замолви за меня словечко перед Борисом, — небрежно обронил Саймон. — Он несколько раз собирался посмотреть нашу «Кошку», но так и не собрался. Скажи ему, что весной я буду играть Дориана Грея.
— Обязательно скажу, — заверил его актер. — На следующей неделе мы как раз собираемся все вместе пообедать.
— «И чтобы мне без сна не умереть, я лучше на тебе женюсь», — пропел Фэтс Уоллер.
— Саймон, где мы будем обедать? — спросила Хлоя — Как ты насчет «Парижской кухни»?
— Выкладывать десятку за кучу старых костей, тушенных со сливками? Нет уж, увольте, — сказал Саймон.
Хлоя наградила его свирепым взглядом.
— Мне пора, — торопливо сказала Гэрриет.
— А как же обед? — возразил Саймон.
Но Гэрриет было сейчас не до обеда. Она вдруг почувствовала, что должна немедленно бежать отсюда, иначе этот человек, с которым столкнула ее судьба, попросту проглотит ее, как удав кролика. Ей было страшно, мерещились какие-то великие жизненные перемены. Хотелось побыть одной и все обдумать.
— Я обещала детям Тео покататься с ними на санях.
— Да ладно тебе, — сказал Саймон. — Дети перебьются.
— Я обещала.
— Ну хорошо, но, когда накатаетесь, обязательно возвращайся сюда.
— Думаю, к тому времени вам уже никого не захочется видеть.
— Кое-кого наверняка не захочется, но тебя я еще не успел даже рассмотреть.
Он помог ей надеть пальто и, вытягивая волосы из-под воротника, пропустил свежевымытые прядя между пальцами.
Гэрриет непроизвольно отшатнулась.
— Я отвезу тебя, — сказал он.
— Н-нет, — пролепетала она. — Я пешком.
На тропинке он поймал ее за концы красного шарфа и притянул к себе почти вплотную.
— Ну так как, обещаешь вернуться?
Она кивнула. Перед самыми ее глазами маячила горбинка его носа с бледными веснушками и чуть выше — прекрасные сине-зеленые глаза. Ему даже не пришлось наклоняться, чтобы ее поцеловать. На Гэрриет пахнуло белым вином и французскими сигаретами. В животе у нее вдруг все поплыло, ноги обмякли, в точности, как описывалось в книгах, — но с Джеффри этого почему-то не было.
Вырвавшись от него, она побежала вперед. Дул ледяной ветер, как и утром, но теперь она его не замечала. За поворотом она вдруг расхохоталась как сумасшедшая, сильно удивив двух замерзших старшекурсников с лозунгами наперевес.
Глава 4
Гэрриет заразила своим буйным весельем детей. Карабкаясь на Хийкси-Хилл, они что было мочи орали «Оп, хлоп, прямо в лоб», а когда серебристо-красные сани с шипеньем съезжали по бугристому склону, ныряя в снежные ямы и замирая на каждой вершинке, все четверо визжали от восторга. Внизу они вываливались из саней и тотчас снова тащили их обратно на холм, кидая по дороге друг в друга снежками. Потомки Даттонов то и дело вонзали зубы в собственные снаряды, и так продолжалось до тех пор, пока все не промерзли и не взмокли окончательно.
Саймон ее поцеловал! Гэрриет готова была кричать об этом во все горло, чтобы слышали дальние холмы. Счастье выплескивалось из нее, и она с хохотом тискала ошалелых детей. После катания они не хотели ее отпускать.
