прекрасно понимала, что он лжет. Просто он прочитал в утренних газетах про вчерашний скандал и видел фотографии с ее разъехавшимися брюками, и побоялся, что она может оказать на юных зрителей дурное влияние.
Всю дорогу до дома в поезде Фен умирала от стыда, кроясь за темными очками и поднятым воротником и наблюдая, как бизнесмены жадно разглядывают ее фотографии в газетах. Заголовки были такими, каких следовало ожидать. «Вверх тормашками», – писала «Сан». «Пухлощекая Фен», – говорилось в «Миррор». «Какая задница!» – восхищалась «Дейли Пост».
Тори встретила Фен на вокзале Уорвика. У нее были опухшие и красные глаза. Фен отнесла это на счет своего дурного поведения.
– Прошу прощения, что не позвонила, – запинаясь, выговорила она. – Я хотела позвонить, но так расстроилась из-за того, что треснули брюки. Когда все вернулись?
– Около трех часов утра, – ответила Тори, направляясь вверх по Ленд Ровер.
Вольф, который прятался за ней, выскочил вперед, виляя хвостом, и прижался головой к щеке Фен. По крайней мере один друг у нее остался. Примерно! милю они с Тори не разговаривали. День был сумрачный, тусклый, гадкий. Серое уныние нарушали только последние красные листья бука и пожелтевшая трава вдоль дороги.
– Дино сильно злился? – пробормотала Фен.
Пауза.
Потом Тори сказала:
– Он уехал.
– Уехал? – переспросила Фен. – Куда?
Внезапно она почувствовала себя так, будто выпрыгнула из самолета, а парашют не раскрылся.
– Обратно в Америку.
– Он не мог! – прошептала Фен.
– Он уехал сегодня после обеда, погрузил лошадей и все остальное.
– Но зачем? – в ужасе спросила Фен.
– Он не сказал, – ответила Тори и разрыдалась.
– Он… он просил что-нибудь мне передать?
– Сказал только, что вы, наверное, увидитесь в Лос-Анджелесе.
– И все?
– Он подарил мне посудомоечную машину, – всхлипнула Тори. – Ее доставили через полчаса после его отъезда.
48
В ноябре того же самого года Элен Кэмпбелл-Блэк сидела в приемной Джеймса Бенсона, просматривая объявления о продаже домов в «Кантри Лайф» и лениво раздумывая, сколько стоит Пенскомб. Бросив взгляд на золотые часы, она решила, что у нее уже нет времени до назначенного ей часа побежать в туалет и еще раз помыться. Смешно, казалось бы – но после рождения двоих детей она все еще невероятно смущалась визитов к гинекологу и вообще всего, что было связано с половыми органами. Элен поерзала на кожаной софе. Раздражение было действительно ужасным, а от того, что она постоянно о нем думала, лучше ей не становилось. Зо окном приемной стайка скворцов, прожорливых после недели сильных морозов, отпихивали друг друга от птичьей кормушки. Сверху спикоровал дрозд, быстро ухвтил корку хлеба, котрая упала на покрытую инеем траву и утащил ее в безопасное место на ветвях соседнео ясеня. Элен восхитилась его яркими глазками и пестрой грудкой.
«Какая красивая женщина», – подумала медсестра, провожая Элен в консультационный кабинет. Если существовала на свете пациентка, способная заставить доктора Бенсона пренебречь клятвой Гиппократа, то это была Элен. Доктор всегда назначал ей прием последней перед обедом, чтобы иметь возможность провести с ней побольше времени. И, хотя он вроде бы был другом ее мужа, доктор отзывался о нем не иначе как «это дерьмо Кэмпбелл-Блэк».
Этим утром обследование Элен не дало доктору Бенсону никакого повода изменить свое мнение. Подвигая Элен стул, чтобы она села, доктор был сама вежливость.
– Боюсь, что у вас не молочница, – сказал он. – У вас триппер.
– Прошу прощения?
– Триппер. Гонорея.
На мгновение доктор испугался, что она потеряет сознание.
– Что?! – прошептала она.
– Гонорея, – мягко повторил доктор.
– Но этого не может быть! Я хочу сказать… то есть, я не спала ни с кем, кроме… – она говорила все тише, и наконец умолкла, не договорив.
– Конечно нет. Я вам верю. Но, что бы вы ни слышали, гонорея действительно не передается бытовым путем.
– Значит… – начала она.
– Когда вы последний раз имели половое сношение с Рупертом?
Элен постаралась взять себя в руки и вспомнить.
