обращая внимания на знаки с ограничением скорости, Гэм ехал быстро, но так, чтобы не привлекать к себе внимания. Одного доктора медицины в пиковом положении было достаточно. Чем больше он думал о Смолвуде, тем сильнее начинал сомневаться в интеллектуальной зрелости своего коллеги-терапевта, занявшего такую позицию в отношении Глории. Если бы он сделал то, что она от него хотела, Глория была бы жива. Смолвуд, по крайней мере с фрейдистской точки зрения, пережил бы освежающую интерлюдию в своих брачных отношениях. Гораздо важнее, что, вместо общественного порицания и осмеяния этим утром, он имел бы все шансы стать процветающим светским доктором, доказавшим, что умеет находить подход к больному. Впоследствии он пользовался бы большим спросом у матрон среднего возраста, жаждущих испытать опосредованные волнующие ощущения от того, что их ощупывают те же самые руки, которые ощупывали Глорию Амес.
Гэм следовал ходу своих мыслей. С другой стороны, в лучших иудаистско-христианских традициях, которые отвергали открытия Фрейда, Юнга и Адлера, и не только идеализировали индивидуализированную любовь, но и делали ее частью своего культа, Смолвуд, казалось, скорее согласился бы быть сожженным на костре, чем отказаться от своих принципов.
Вы платите деньги и выбираете по своему усмотрению.
Гэм спросил себя, способен ли он так сильно любить одну женщину. Он считал, что способен. Если бы он мог выбирать женщину. К сожалению, именно та женщина, еще почти девочка, не только уже замужем, она уже несколько месяцев беременна от мужа, который либо не ценит ее, либо не понимает, что ему принадлежит. Мало того, она такого невысокого мнения о Гэме, по крайней мере как о профессионале, что не далее как вчера днем он так и не сумел добиться от нее, чтобы она доверила ему то, что ее беспокоило.
Гэм был совершенно честен с самим собой, проезжая мимо темного и безмолвного городка университетского колледжа Лос-Анджелеса. Ситуация была смехотворная. Возможно, ему самому следует обратиться к психоаналитику. Но называйте это биохимическим влечением или как хотите, хотя он, безусловно, никогда не показывал ей своих чувств, он был влюблен в Еву Мазерик с тех пор, как она и Мазерик въехали в Каса-дель-Сол.
Гэм посмеялся над самим собой. Его расположение не было чисто физического свойства. Кто бы ни учил Еву, у нее были превосходные учителя. Он восхищался ее живым умом почти так же сильно, как желал ее тело. Если бы дома его ждала Ева, то, как бы идиотски это ни выглядело со стороны, он, вероятно, принял бы такое же решение, что и Смолвуд, хотя и по другой причине. Он не захотел бы тратить впустую даже один кубический сантиметр своей силы на что-то, настолько очевидно худшее.
Если, как якобы сказал Дж. Б. Шоу, влюбиться — это сильно преувеличивать отличие одной женщины ото всех остальных, Ева Мазерик обладала этим отличием. Он отменил приемы пациентов, назначенные на дневное время, и выпил. Это было ему необходимо. Он выпил, потому что каждый раз, когда приближался к Еве Мазерик на пять футов и ближе, его охватывала горячка и он надеялся, что выпивка поможет ему потушить пламя.
Гэм помедлил на светофоре, потом проехал на зеленый свет.
Однако существовал, безусловно, эффективный метод лечения его болезни. Если ему повезет, Колетт будет в своем номере и не занята. Эта мысль порадовала и развеселила Гэма. Черноволосая девушка из десятого номера была искусницей в своем ремесле, способной и преисполненной желания, естественно, за плату врачевать некоторые формы острого недомогания. Правда, если все активные представительницы ее профессии были бы настолько же незатейливы в интеллектуальном плане, как она, то три четверти психоаналитиков по всему миру умерло бы голодной смерило.
Он никогда не забудет первую ночь, когда воспользовался ее услугами. Это было вскоре после того, как Мазерики въехали в здание и он влюбился в Еву. Это был тот еще денек. Тем утром по дороге в офис городской грузовик-мусоровоз проехал на красный свет и вдребезги разбил совершенно новый автомобиль, на котором он ехал. Когда Гэм, наконец, добрался до своего офиса, его уже ждал там помощник налогового инспектора, не удовлетворенный его последней налоговой декларацией. Обсуждение спорных вопросов обошлось ему в три тысячи долларов.
Ко всему прочему остаток дня он провел в суде, выступая свидетелем со стороны ответчика в чрезвычайно запутанном деле, в котором жюри присяжных предпочло игнорировать свидетельство эксперта и решило дело в пользу истца. Стараясь заглушить неприятности этого дня, покинув свой офис, Гэм намеренно напился, так напился, что Пэтси Коловски настоял на том, чтобы забрать у него ключи от машины, и в два часа ночи, когда бар закрылся, он не смог поймать такси и ему пришлось плестись несколько кварталов вверх по холму, к Каса-дель-Сол.
Надевшая для разнообразия красивое платье, шляпку, туфли и чулки, пахнувшая чудесно и дорого, Колетт сидела в одиночестве на тускло освещенном ланаи, выкуривая последнюю сигарету.
— Эй, привет, — сказал он.
— Доброе утро, мистер Гэм, — поприветствовала она в ответ.
Потом, источая пары виски и посыпая каменные плиты жалостью к себе, он, пошатываясь, подошел и сел рядом с ней, обмениваясь банальностями до тех пор, пока мускусный запах секса, исходивший от нее, едва не удушил его, и он спросил:
— В твоем номере или в моем?
— Вы знаете, я дорого стою, — сказала она.
— Я знаю.
— Тогда у вас, — согласилась она. — Я обычно никогда не занимаюсь работой в доме, где живу. Но в вашем случае сделаю исключение.
То, что последовало, было чистым, неразбавленным сексом.
Сколько раз он видел ее у бассейна, красовавшуюся в бикини, но до тех пор, пока не увидел Колетт обнаженной, по-настоящему не осознавал, насколько она на самом деле изящна.
Техника Колетт, размышлял Гэм, была сравнима с техникой урогенитального хирурга высочайшего класса, искусного мастера, влюбленного в свою работу. Те несколько раз, когда он был ее клиентом, ему порой казалось, что черноволосая девушка выкрикнет:
— Скальпель, ретрактор, катетер, тампон.
Но пациенты Колетт никогда не умирали. Они только думали, что сейчас умрут. И хотя он был жутко пьян, когда она начала оперировать, через какие-то четыре минуты уже протрезвел, готовый к любовным утехам.
В последующие визиты, после того как он удовлетворял свои потребности, они разговаривали. Однажды, как всегда испытывая любопытство по поводу таких вещей, он спросил Колетт, как она попала в этот бизнес, и она рассказала ему, начав с того, что задала вопрос:
— Ты когда-нибудь жил в маленьком городке?
— Нет, — сознался он. — Никогда.
— Я родилась в одном из них, — сказала она ему. — Широкое место на дороге, под названием Пума- Спрингз, на высоком плоскогорье в Нью-Мексико, вокруг которого на многие мили нет ничего, кроме пустыни да нескольких разноцветных крутых холмов. Я, знаешь ли, на одну четвертую часть — индианка. Мескальеро. Но они, должно быть, были кочевым племенем. Потому что пять или шесть лет назад, когда я устала слушать койотов, я ушла оттуда к чертовой матери, хоть мне и пришлось лечь под проезжего наездника родео в счет транспортных расходов. И ей-богу, он хорошо получил за извоз. Я почти было влюбилась в парня, но когда мы зашли так далеко, сукин сын захотел, чтобы я занималась проституцией для него.
— И стала это делать? — спросил он ее.
— Еще чего не хватало! Ни один мужчина не живет у меня на содержании. Вместо этого, я сказала ему, куда он может пойти, и устроилась на единственную работу, которую могла получить, — обслуживать холостяцкие пирушки. Ты когда-нибудь бывал на холостяцких пирушках?
— Бывал на нескольких, — признался он.
— Тогда ты знаешь, на что они похожи. Во время представления, в котором я участвовала, я должна была сидеть согнувшись в большом торте из папье-маше, пока конферансье-похабник распалял публику. Потом, по сигналу, совершенно голая, не считая длинных белых перчаток, подвенечной фаты и серебряных туфель, я выскакивала из торта, в качестве приза на посошок, и пьянчуга, который меня выиграл, мог
