Лицо Сириллы светилось каким-то божественным внутренним светом. Герцогу не надо было говорить, о ком молится Сирилла и о чем она просит в своих молитвах.
Как бы натолкнувшись на невидимый барьер, который возвела между ними ее непорочность и который он не посмел преодолеть, герцог закрыл дверь и вернулся в свою спальню.
Герцог завтракал в специально предназначенной для этого овальной комнате, которая была залита солнцем. Он как раз доедал жареную рыбу, когда в комнату вошла Сирилла.
— Пожалуйста… не вставайте, — попросила она, увидев, что герцог поднимается со стула. — Сегодня такой чудесный день, и я с нетерпением жду, когда мы поедем на виноградники… как вы мне обещали.
— Я не забыл об этом, — ответил герцог. — Час назад я отправил управляющему записку, в которой предупредил о нашем приезде. Уверен, что он захочет, чтобы мы попробовали вина самых различных урожаев, поэтому на обратном пути будь осторожна и не свались с лошади!
— Сомневаюсь, что я много выпью, — совершенно серьезно сказала Сирилла.
— Я и сам не допущу этого, — ответил герцог.
Улыбка, которой она встретила его слова, навела герцога на мысль, что вряд ли какой-либо мужчина отказался бы заботиться о ней.
— Ты завтракала?
— Да, спасибо, — проговорила она, — но мой завтрак был не так обилен, как ваш. Можно я стащу у вас рогалик? Мне даже в голову не пришло попросить меду. Уверена, что мед с вашей пасеки — лучший в Турене.
Не дожидаясь его разрешения, она взяла рогалик и намазала его маслом и медом.
— Если бы я верил всему, что ты говоришь не только обо мне, но и о моих владениях, я стал бы страшно тщеславным, — довольным тоном сказал он.
— А почему бы и нет? — удивилась Сирилла. — Ваши владения действительно лучшие! Только вчера я слышала, как ваш старший грум говорил, что во всей провинции не сыскать жеребца, который мог бы сравниться с вашим. Герцог рассмеялся.
— Не сомневаюсь, что мой пастух считает, будто мои коровы дают лучшее молоко во всей округе до самого Шербура!
— Я уверена, что они оба правы, — сказала Сирилла. — Все, кто был на свадьбе, наперебой превозносили ваши вина!
Герцог отодвинул тарелку и проговорил:
— Давно у меня не было такого зверского аппетита. Подозреваю, что здесь самый хороший воздух! — поддразнил он Сириллу.
И в то же время он прекрасно сознавал, что вовсе не плохой воздух Парижа лишал его аппетита по утрам, а количество выпитого вечером и прочие излишества.
Сегодня он неожиданно ощутил, как его тело налилось силой, он почувствовал себя свежим и отдохнувшим.
Он последовал за Сириллой в холл, где ему подали шляпу, хлыст и перчатки. Лошади уже ждали их. Герцог отметил про себя, что амазонка из белого пике, сшитая по последней парижской моде, идет Сирилле гораздо больше, чем зеленая, в которой она была вчера.
Грум помог ей сесть в седло. Герцог собрался было вскочить на своего жеребца, которого с трудом сдерживали два конюха, но внезапно увидел, что к нему бежит Пьер де Бетюн.
— Письмо из Парижа, монсеньер, вам нужно срочно заняться им, — обратился тот к герцогу.
— Срочно? — переспросил герцог.
— Грум сказал, что дело особой важности. Он ждет вашего ответа, чтобы доставить его господину Лейфетту.
Так звали поверенного герцога, и, раз Пьер говорил, что дело очень срочное, значит, так и было.
Герцог взглянул на Сириллу, чья лошадь нетерпеливо била копытом, и сказал:
— Поезжай, только медленно. Я догоню тебя.
Она улыбнулась ему и крикнула:
— Пожалуйста, не задерживайте надолго монсеньера, господин де Бетюн. Нам многое надо успеть посмотреть до обеда.
— Я постараюсь сделать все как можно быстрее, мадам, — пообещал Пьер.
В его взгляде, обращенном на Сириллу, промелькнуло восхищение. Повернувшись, он поспешил за герцогом, который был уже у дверей замка.
— В чем дело? — спросил тот, когда Пьер догнал его.
Они направлялись в кабинет, который располагался в конце коридора.
— Боюсь, у нас неприятности, монсеньер.
— Какого рода? — коротко осведомился герцог. Пьер протянул ему письмо, которое пришло от поверенного. Пробежав листок глазами, герцог нахмурился.
Поверенный сообщал, что была арестована женщина, имевшая дурную славу даже среди кокоток. Увлекшись ею, герцог довольно недолго состоял с ней в близких отношениях.
Полиция обнаружила у нее несколько вещей, украденных у мужчин, с которыми эта женщина когда-то спала. Многие из вещей представляли собой большую ценность.
У герцога она украла изумрудное кольцо с его монограммой, несколько золотых украшений, принадлежность которых также можно было легко определить, и бриллиантовые запонки.
Поверенный писал, что полиция хочет, чтобы герцог и остальные, обворованные той женщиной, мужчины выдвинули против нее обвинение. С одной стороны, это послужило бы основанием для ее длительного заключения в тюрьму, но с другой — привело бы к тому, что имена мужчин прозвучали бы на суде.
Герцог медленно перечитал письмо.
— Из всех этих безделушек меня беспокоят только золотые украшения, так как они являются частью фамильной коллекции. Они были подарены одному из моих предков Шарлеманем. Мне не хотелось бы лишиться их.
— Вы считаете возможным, монсеньер, чтобы полиция согласилась вернуть их, не требуя того, чтобы вы вчинили ей иск?
— Она скажет полиции, что я подарил их ей. Женщины такого сорта всегда придумывают себе какие-то оправдания, — ответил герцог.
— Значит, вы обвините ее в воровстве? Герцог колебался. Он сам не понимал, почему ему вдруг стало неприятно при мысли, что весь Париж узнает о его связи с женщиной, которая оказалась не только кокоткой, но и самой настоящей воровкой.
Он не мог отрицать, что она действительно привлекала его, но в том, что она вытащила запонки из его рубашки, пока он спал, было нечто низкое и грязное.
Подумав немного, он резко проговорил:
— Я не буду этого делать. Уведомите всех ювелиров и тех, кто скупает краденое, что я готов выкупить все, на чем имеется герб Савинь.
— Я надеялся, что вы примете именно такое решение, монсеньер.
Герцог удивленно поднял брови.
— Почему, Пьер?
Герцогу показалось, что его казначей не отважится дать честный ответ, однако Пьер твердо произнес:
— Если бы мадам герцогиня узнала обо всем, это причинило бы ей… сильную боль.
Повисло молчание. Пьер ждал, что сейчас, как и в предыдущих случаях, герцог набросится на него за то, что он осмелился сказать правду.
Однако, к его полному изумлению, герцог спокойно проговорил:
— Да, Пьер, это причинило бы ей боль. Он развернулся и хотел было отправиться за Сириллой, но обнаружил, что за дверью кабинета его поджидает управляющий, который представил герцогу жалобы арендаторов. Они были недовольны налогами, казавшимися им слишком высокими по сравнению с теми суммами, которые их землевладелец тратил на различные работы по поддержанию поместья.
Разговоре управляющим занял еще некоторое время, и, когда герцог наконец сел на своего жеребца,
