состояла из кучи лакеев и камердинеров и сопровождала его во всех путешествиях, делая его выезд похожим на королевскую процессию. Он покинул Париж на рассвете и направился по дороге, ведущей в Тур. Его сопровождали казначей и двое грумов.
Казначей герцога был его близким другом, одним из немногих, кто удостаивался откровенности герцога. Пьер де Бетюн являлся младшим сыном французского дворянина, лишившегося в дни революции и жизни, и своего состояния. После смерти отца Пьеру, совсем еще мальчику, пришлось перебиваться случайными заработками, которые он находил в самых низкопробных ночных заведениях Парижа. Там и встретил его герцог и предложил ему работу в своем парижском особняке.
Пьер отблагодарил своего покровителя безграничной преданностью, которая повергла в изумление всех знакомых герцога, и стал его доверенным лицом.
Какое-то время они ехали в полном молчании.
Наконец Пьер, повернувшись к своему хозяину, с улыбкой заметил:
— Бы избавились от необходимости выкручиваться из довольно щекотливой ситуации, которая сложилась перед вашим отъездом, не правда ли, монсеньер?
— Об этом я как раз и думал, — ответил герцог. Занимавшаяся заря окрасила все вокруг в золотистые тона. Вполне возможно, что герцог, вынужденный покинуть свой особняк, в котором царило буйное веселье, и свою спальню, где было разбросано женское белье, ощущал освежающее и очищающее воздействие зарождающегося дня. Однако он ничем не показывал этого.
Его казначей заметил, что глубокие складки на лице герцога — результат беспорядочного образа жизни — немного разгладились. Что бы там ни повлияло на герцога, но сейчас на его лице отсутствовало скучающее и циничное выражение.
— А знаете, монсеньер, — сказал Пьер де Бетюн, — это мое первое знакомство с замком Савинь.
— Первое? — задумчиво пробормотал герцог. — Тогда мне будет интересно узнать твое впечатление об этом огромном здании, которое, впрочем, не лишено некоторого очарования.
Они больше не касались этой темы до тех пор, пока не остановились в ужасно неуютной гостинице. За ужином, который был довольно посредственным, в то время как вино оказалось на удивление хорошим, Пьер де Бетюн возобновил разговор о замке.
— Почему вы так редко бываете там, монсеньер? — поинтересовался он.
— Мне казалось, что причина вполне очевидна, — недовольным тоном ответил герцог. — Мне там скучно!
— Меня это удивляет, — продолжал Пьер. — Вам нравится кататься верхом — а разве в Париже есть приемлемые условия для подобного времяпрепровождения? Мне кажется — хотя вы никогда не говорили об этом, — что вы любите жить за городом.
— Я уже сказал тебе, что там страшно скучно, — бросил герцог. — Смертельно скучно! А как тебе, Пьер, известно, скука — это единственное, чего я хочу избежать.
— Расскажите мне о вашем поместье.
— Что же ты хочешь узнать? Есть ли на доме башенки, действительно ли там такой необычный климат, что можно выращивать пальмы, и правда ли, что Людовик XIV останавливался в замке и его спальня, в которой теперь обитаю я, осталась без изменений?
— Как интересно, — проговорил Пьер. — Подозреваю — хотя вы все равно не согласитесь со мной — что в юности вы очень любили свое поместье.
Герцог, казалось, замер, потом он медленно произнес:
— Это было так давно, что я ничего не помню. Но Пьер де Бетюн знал, что он лжет. Они прибыли в Савинь рано утром, и Пьер, увидев замок, сразу же подумал, что герцог был прав: дом украшало множество всевозможных башенок.
Молодой человек никогда в жизни не видел столь прекрасного, похожего на сказочный дворец замка, который был окружен садами, спускавшимися по пологому склону к реке. Многоскатная крыша и трубы четко выделялись на фоне синего неба.
Герцог подъехал к двери, где его ждали грумы, чтобы перехватить уздечку, и взбежал по широкой лестнице, на которой выстроились слуги.
— Разрешите приветствовать вас, господин герцог, — обратился к нему мажордом.
— Проводите меня к госпоже герцогине! Мажордом поднялся по овальной лестнице и направился по широкому коридору в Южное крыло, которое занимала герцогиня с тех пор, как овдовела.
Дверь открыла горничная, которая присела в глубоком реверансе. Герцог, снимая на ходу перчатки, прошел в комнату.
Герцогиня лежала в огромной кровати с балдахином. Она была столь хрупка, что казалась почти бестелесной на фоне кружевных подушек. Ее лицо было таким же белым, как горностаевое покрывало.
— Сынок!
Она протянула к нему руки, герцог взял их в свои и нежно поцеловал. Как и кардинала, его буквально шокировал вид матери, которая выглядела совсем иначе по сравнению с тем, когда он видел ее в последний раз. Казалось, что она вот-вот покинет свою бренную оболочку и отойдет в мир иной.
— Я выехал сразу, как только получил твое письмо, мама.
— Спасибо мой дорогой, — проговорила герцогиня. — Я молила Господа, чтобы ты успел., вовремя.
— Тебя осматривали доктора? Неужели даже лучшие врачи не в силах помочь?
— Они ничего не могут сделать, сынок, и не надо скорбеть обо мне. Я соединюсь с твоим отцом — об этом я мечтаю с тех пор, как он покинул меня.
Рука герцога непроизвольно сжала ее пальцы. Горничная вышла из комнаты, и они остались вдвоем.
— Прежде чем… я умру… Аристид… я хотела бы попросить. — об одном, — слабым голосом промолвила герцогиня, — только об одном…
— О чем, мама?
По выражению, появившемуся в его глазах, она поняла, что он догадывается, в чем будет заключаться просьба.
— Я не смогу… спокойно умереть, если не буду уверена… что наш род продлится.
Герцог с шумом втянул в себя воздух.
— Тебе пора жениться, сынок, — продолжала она. — Больше всего на свете мне хотелось бы подержать на руках… твоего сына.
— Но это невозможно, мама!
— Почему? — спросила герцогиня. Он ничего не ответил, и через некоторое время она прерывающимся голосом проговорила:
— О Аристид, в детстве ты был таким ласковым и добрым мальчиком, мы все тебя очень любили… и папа, и я. — Его пальцы опять напряглись. — Ты стал юношей, и мы так гордились тобой. Ты был талантлив, твоего отца очень радовало, что у тебя такая великолепная фигура. — Герцог стал проявлять нетерпение. — Но потом ты изменился. Наш сын, которого мы знали и любили, исчез. Много раз я благодарила Господа за то, что твой отец не видел произошедшей в тебе перемены.
— Ничего не поделаешь, мама, таков уж я есть. Что касается меня, то я вполне удовлетворен.
— Ты это говоришь серьезно? — спросила герцогиня.
Она взглянула на глубокие складки, спускавшиеся от крыльев носа к уголкам губ, на темные круги под глазами, и у нее возникло впечатление, что дело обстоит совсем иначе, что не так уж ему и нравится его образ жизни.
«Когда-то, — в отчаянии подумала герцогиня, — он был самым красивым юношей во Франции». Сейчас он выглядел старше своих лет, он был похож на человека, который, успев испытать все на свете, обнаружил, что жизнь ничего не стоит.
— Пожалуйста, — Аристид, — едва слышно проговорила она.
Он поднялся и прошелся по комнате. В противоположном углу на стене висело несколько великолепно выполненных портретов, изображавших герцогов, которые в течение нескольких веков представляли династию де Савинь.
Все они были довольно красивыми мужчинами. Длинный ряд заканчивался портретом отца, от которого Аристид и унаследовал свои черты, за исключением одной: в облике сына отсутствовало столь характерное
