девочек.
— Почему Пруденс ест яйцо? — возмущалась Грейс. — Сегодня же постный день!
— Она получает яйцо в качестве лекарства, — неизменно отвечала на это Доминика. — Папе обойдется гораздо дороже, если придется посылать за доктором. Я уверена, что Пруденс страдает анемией.
— Я тоже страдаю от анемии!
— Ты страдаешь от жадности! — пренебрежительно Замечала Фейт.
— Я не понимаю, почему мы должны сидеть целый день голодными лишь для того, чтобы угодить папе.
— Мы делаем это не в угоду папе, а для того, чтобы, как истинные христиане, научиться умерщвлять свою плоть, — машинально отвечала Доминика.
— По мне, лучше быть плохим христианином, но не мучиться так от голода, — резко возражала Фейт. — Как бы там ни было, в саду созрели несколько бананов, и даже если их охраняют полдюжины ангелов с огненными мечами, я все равно съем один. По крайней мере у меня перестанет урчать в животе!
Доминика часто думала, что бы они делали, если бы у них не было сада, в котором росли дикие бананы, папайя, манго и другие распространенные на Цейлоне фрукты и овощи.
Их отец, безусловно, строго придерживался поста и после дня воздержания становился, по мнению Доминики, еще суровее, с большим пылом обличая грехи и пороки, царящие в обществе.
«Когда я выйду замуж, — подумала она, — я заберу девочек к себе и постараюсь найти Фейт хорошего мужа. Остальные же смогут наконец вести нормальный образ жизни, когда не приходится произносить благодарственные молитвы за каждую крошку хлеба и когда не напоминают с утра до вечера о том, что человечество погрязло в грехах».
Она почувствовала себя виноватой от того, что ей в голову приходят такие мысли. Но она не могла не видеть, что ее сестры с трудом мирятся с фанатичным аскетизмом отца и, по сути, не испытывают к нему ни малейшей привязанности.
— Я пыталась заменить им тебя, как могла, мама, — сказала Доминика, глядя на портрет, — но это было трудно… так трудно!
Она понимала, что после ее отъезда жизнь сестер станет еще тяжелее, но у нее появится возможность помочь им вырваться из плена суровых ограничений, которые наложил на них отец.
«Как жаль, — подумала она, — что лорд Хокстон не захотел выбрать в жены своему племяннику Фейт! Она была бы гораздо более счастливой невестой, чем я!»
Невестой! Внезапно ее сердце сжалось от страха при мысли о том, что она станет невестой человека, которого ни разу не видела и о существовании, которого узнала всего лишь час назад!
На следующее утро лорд Хокстон приехал очень рано, когда Доминика еще не ждала его. Она сочла маловероятным, чтобы он мог появиться раньше одиннадцати часов, поэтому в дверях его никто не встретил, и он сам прошел в дом.
Доминика, стояла на коленях и мыла на кухне пол, когда внезапно увидела прямо перед собой пару до блеска начищенных ботинок. С удивленным восклицанием она села на пятки и подняла голову. Увидев лорда Хокстона, она так смутилась, что кровь прилила к ее лицу.
— Вы не ждали меня? — спросил он своим глубоким голосом.
— Н-нет, милорд. Сейчас не может быть больше половины девятого, а я думала, что вы приедете гораздо позже.
— Я привык вставать очень рано, — сказал лорд Хокстон, кроме того, нам с вами предстоит многое сделать сегодня. Я полагаю, чем раньше мы отправимся, тем лучше.
— Я сейчас соберусь, милорд, — тихо ответила Доминика. Ей было очень неловко, что он застал ее в фартуке из коричневой мешковины, с жесткой щеткой в руках и со стоящим рядом с ней на полу ведром воды, возле которого лежал кусок дешевого мыла.
— Неужели так необходимо заниматься всем этим самой? — спросил ее лорд Хокстон, когда она поднялась с пола.
— Папа может позволить себе приглашать работницу лишь раз в неделю, — объяснила Доминика, — а пол на кухне так быстро пачкается.
— Понятно, — мрачно сказал лорд Хокстон. — А что же будет, когда вы уедете отсюда? . Прежде чем ответить, Доминика осторожно положила кусок мыла на край стола.
— Фейт терпеть не может заниматься домашней работой, и я пообещала ей, что попытаюсь уговорить папу после моего отъезда приглашать Малику — она очень работящая, и прилежная женщина — приходить к нам каждый день, но я не уверена, что он согласится на это.
В ее голосе прозвучали тревога и озабоченность. Она принялась снимать фартук, нагрудник которого доходил ей почти до самой шеи.
— Я вижу, Доминика, что ваш отъезд повлечет много проблем, о которых я даже не подозревал. Как вы считаете, это облегчит положение, если я предложу сам платить жалованье Малике? В конце концов, я чувствую себя в долгу перед вашим отцом, увозя от него не только дочь, но и, как выяснилось, «прислугу на все».
В его голосе прозвучала насмешка. Он отлично понимал, что ни в одном другом доме в Коломбо хозяйка не станет сама мыть полы. Доминика снова мучительно покраснела.
— Я думаю, гордость не позволит папе согласиться на то, чтобы вы платили жалованье его служанке, — Нерешительно произнесла она. Затем она добавила:
— Нет… это не совсем так. Мне кажется, если вы дадите папе денег для того, чтобы он мог платить жалованье Малике, он несомненно отдаст их какой-нибудь семье, по его мнению, более нуждающейся. В этом случае Фейт все равно придется либо самой мыть и убирать дом, либо жить в грязи.
— Мне придется придумать что-нибудь, — улыбнулся лорд Хокстон. — А что если вы сами будете платить Малике из тех денег, которые я дам вам специально для этих целей. Так будет лучше?
— Несомненно! — ответила Доминика повеселевшим голосом. — Но вы уверены, что в состоянии позволить себе это?
— Совершенно уверен! — сказал лорд Хокстон. — Дело в том, Доминика, что я достаточно богат, и вам не следует испытывать угрызения совести ни из-за жалованья, которое я буду платить Малике, ни из-за приданого, которое мы с вами сейчас отправимся покупать.
Доминика набрала воздуха, словно собираясь что-то сказать, но затем передумала.
— Я пойду переоденусь, — быстро проговорила она. — Я не хочу заставлять вашу светлость ждать.
Прежде чем он успел ответить, она быстро вышла из кухни. Лорд Хокстон огляделся, обратив внимание на простенькую плиту и голый пол, на жесткие стулья, на дешевый фарфор, стоящий на полках. Затем он вышел из кухни и направился в гостиную, где накануне беседовал с викарием и Доминикой.
Ждать ему пришлось недолго. Не прошло и пяти минут, как на лестнице, не затянутой ковром, послышались торопливые шаги, и Доминика вошла в комнату.
На ней было то же самое платье, что и в церкви, та же уродливая черная шляпка, а на руках — черные нитяные перчатки.
— Мне очень жаль, милорд, что я была еще не готова, когда вы приехали, — сказала она таким тоном, словно все еще никак не могла простить себе свою медлительность.
— А где все остальные? — поинтересовался лорд Хокстон.
— Со своими учителями, за исключением Фейт, которой пришлось сопровождать папу на службу, поскольку я еду с вами в город. В результате она пропустит сегодняшний урок французского.
Ей показалось, что она заметила на лице лорда Хокстона удивление, и пояснила:
— Мама всегда настаивала, что, несмотря на нашу бедность, мы должны получить хорошее образование. Иногда папа возмущался, что приходится платить за это столько денег, и он хотел, чтобы по достижении восемнадцати лет Фейт перестала брать уроки французского. Но я убедила его позволить ей заниматься хотя бы еще год.
— По вашему голосу я понял, что вы скучаете по тому времени, когда сами учились, — сказал лорд Хокстон.
— Еще как, — ответила Доминика. — Мне казалось, что я попадаю совсем в другой мир. — У нее вырвался легкий вздох. — Если бы только я могла раздобыть еще хоть немного книг! — И тут, словно ей в голову пришла неожиданная мысль, она спросила с загоревшимися глазами:
