мать.
— Мама сообщила мне, что нет человека более богатого, выдающегося и занимающего более высокое положение в обществе, чем неуловимый граф Хелстон! «Мы бросим ему вызов, Калиста, — сказала она, — и разрушим легенду, которая окружает его имя. Он станет твоим мужем, и, поверь мне, дорогая, это большая удача, и ты можешь считать себя самой счастливой девушкой на свете!»
Калиста отвернулась от графа, глядя на озеро.
— Вот тогда-то, — добавила она тихо, — я и решила предупредить вас.
— Вы не хотите выйти за меня замуж? — улыбнулся граф.
— Неужели вы действительно думаете, что хоть одна девушка захотела бы выйти замуж при таких обстоятельствах? — возмутилась Калиста. — А я твердо решила, что никто и ничто не заставит меня произнести слова клятвы перед алтарем, пока я сама этого не пожелаю.
— То есть, я полагаю, вы хотите сказать, что должны прежде всего любить этого человека?
— Вот именно! — Она дерзко вздернула подбородок, добавив вызывающе:
— Я уверена, что вам, как и большинству маминых друзей, это будет смешно, но я хочу любить моего будущего мужа и хочу, чтобы он любил меня.
— Я, кажется, не говорил, что считаю это смешным, — заметил граф.
— Но вы так думаете, а это одно и то же, — отпарировала Калиста. — Я прекрасно понимаю, что все будут завидовать мне, считая, что мне невероятно повезло, что это высшее счастье — заполучить вас в мужья, каким бы низким и недостойным способом это не было проделано! Однако я не собираюсь уступать и принимать как неизбежное то, на что с удовольствием согласилось бы большинство девушек моего возраста, даже если на этом настаивает моя мать!
— Рано или поздно вам все равно придется выйти замуж.
— Да, но это будет человек, которого я сама выберу, — возразила Калиста. — Я знаю, что вы не верите мне и думаете, что ничего у меня из этого не выйдет, но, клянусь, я не стану ничьей женой до тех пор, пока не найду того, кого смогла бы полюбить всей душой и всем сердцем; лучше уж остаться одной!
— А ваша мама позволит вам это сделать?
— Я убегу, спрячусь, пойду на что угодно, но не позволю ей втягивать меня в свои интриги, не стану марионеткой в ее руках! — горячо воскликнула девушка.
— Все это не так просто, — спокойно сказал граф.
Она ничего не ответила. Взглянув на нее, граф подумал, как живописно выглядит ее тонкий силуэт на серебристом фоне озера.
Ему пришло в голову, что немало найдется мужчин, которые с радостью отдадут ей свое сердце и будут любить ее так, как она того желает.
Тем не менее граф был абсолютно уверен — каким бы жестоким и несправедливым это ему ни казалось, — что рано или поздно все ее воздушные замки рухнут под напором непреклонной решимости и железной воли ее матери, и ее выдадут замуж, совершенно не спрашивая ее мнения и не интересуясь ее выбором.
— Я знаю, о чем вы думаете, — очень тихо произнесла Калиста. — Но, поскольку я сейчас старше, чем были в свое время Амброзина и Берил, когда мама с ними все это проделала, и поскольку, смею надеяться, ума у меня побольше, чем у них, никому не удастся ни запугать, ни заставить меня сделать что-либо против моей воли.
— Будем надеяться, что вы правы, — ответил граф. — В то же время я предвижу, сколько трудностей и ловушек вас подстерегает, особенно если ваша мать будет вести себя так, как вы мне только что рассказали.
— У мамы за ее прелестной, очаровательной внешностью и кажущейся беспомощностью кроется железная воля.
Калиста говорила так хладнокровно и бесстрастно, точно обсуждала достоинства и недостатки посторонней женщины.
— Я должен поблагодарить вас за ваше предупреждение и за то, что вы были так откровенны и искренни со мной, — начал граф. — Я тоже хочу быть с вами честным, Калиста. Признаюсь, что, как и у вас, у меня нет никакого желания вступать в брак. Если хотите знать, я вообще решил остаться холостяком.
— В таком случае, будьте осторожны, не попадитесь в мамину ловушку! — посоветовала девушка. — Нам нельзя оставаться с вами наедине — ни на один миг! Сегодня вечером, за обедом, я села не на то место. Мама наверняка ужасно рассердилась, и завтра мне еще попадет за это. Волей-неволей придется нам сидеть за столом рядом.
— Мне не хотелось бы, чтобы вы сочли меня грубияном, — заметил граф. — Должен сказать вам, что вы очень интересная девушка и уж, без сомнения, совершенно непредсказуемая!
— Мне бы хотелось поговорить с вами о ваших лошадях, — сказала Калиста. — Почему вы даете им греческие имена?
— Так же, как и ваше греческое имя, они кажутся мне гораздо более звучными и красивыми, чем обычные лошадиные клички.
— Вчера вечером я как раз читала «Всеобщую родословную книгу лошадей» Джеймса Уэтерби, — с увлечением воскликнула девушка, — и подумала, что мне противно было бы иметь лошадь, которую звали бы Вэйлбоун или Вискерс.
— А знаете, как описывал Вэйлбоуна его грум? — спросил граф. — Он говорил, что это «самая низкая, длинная и костистая лошадь, с самыми прекрасными голенями и самыми ужасными бабками», какую ему когда-либо доводилось видеть в своей жизни.
Калиста засмеялась.
— Тем не менее, — продолжал граф, — оба, и Вэйлбоун, и Вискерс, несмотря на свои имена, стали победителями дерби.
— А еще хуже, если лошадь зовут Сквирт, что за ужасное имя! — задумчиво сказала Калиста.
— Производитель Марека, от которого, в свою очередь, родился Эклипс, — заметил граф.
Он увидел, как удивленно взглянула на него девушка.
— Вы много всего знаете о лошадях, не так ли?
— Смею надеяться, кое-что знаю.
— Это удивительно, — заметила Калиста. — Большинство владельцев лошадей, по крайней мере, из тех, которые приезжают сюда и останавливаются у нас, покупают то, что им советуют знатоки, полностью полагаются на мнение тренеров по поводу того, в каких скачках им участвовать, и не утруждают себя заботами о выращивании и воспитании лошадей, не обращая больше никакого внимания на свои новые приобретения.
— У вас слишком острый язычок, лучше на него не попадаться, — улыбнулся граф.
— Я пытаюсь доказать, что Кентавр — потомок Годольфина Араба, — продолжала девушка. — Надеюсь, вы знаете, кто это такой?
— Без сомнения, — ответил граф. — Годольфин Араб, Дарли Араб и Биэрли Турк — арабские жеребцы, от которых ведут свою родословную все чистокровные английские лошади.
— Вы действительно знаете, о чем говорите, — воскликнула Калиста, и в голосе ее прозвучало восхищение, которого не было раньше?
— Если Кентавр и не арабский жеребец, он вполне может оказаться берберийским, — предположил граф.
Он сказал это специально, желая убедиться, действительно ли Калиста так много знает о лошадях, и известно ли ей, что берберийские кони происходят из Северной Африки: из Ливии и Туниса, Алжира и Марокко, и по качеству стоят на втором месте после арабских.
— Когда во времена Карла II арабских жеребцов завезли в Англию, — заметила Калиста, — герцог Ньюкасл, который очень любил испанских лошадей, сказал, что они — принцы, а берберийцы — только придворные при их дворе!
— И он, без сомнения, был прав. Его мнению можно доверять, ведь он был владельцем одной из самых больших конюшен и племенных ферм своего времени.
Калиста радостно захлопала в ладоши.
— Ах, я так много хотела бы у вас спросить, — вздохнула она, — есть столько всяких вещей, о которых
