На лице маркиза была написана такая нежность, какой не видела на нем еще ни одна женщина. Он послушно встал с кушетки и, отойдя, прислонился к каминной полке.
Огонь угасал, и он подбросил в него полено. Взметнулись языки пламени, позолотившие пепельные волосы Сильвины, ореолом обрамлявшие ее несчастное личико.
Высвободив руки из-под окутавшего ее шелкового покрывала и крепко сжав их, девушка произнесла:
— Если я расскажу вам… расскажу всю правду вы обещаете… поверить мне?
Вам не нужно умолять меня. Сильвина, — ответил маркиз. — Вы же знаете, что если расскажете мне что-то и подтвердите, что это правда, то я не усомнюсь, что все так и есть.
— Вы так думаете? Вы и правда так думаете… сэр Юстин?
Его имя вырвалось из уст девушки неожиданно для нее самой, и маркиз, быстро отойдя от камина, накрыл ее дрожащие руки своими.
— Посмотрите на меня, Сильвина. Вам надо рассказать мне что-то. Постарайтесь сделать это, не пугаясь, человеку, которого вы встретили в лесу и про которого сказали когда-то, что доверитесь ему, куда бы он вас ни повел! Забудьте о маркизе Алтоне, его здесь больше нет.
— Но он важен, — прервала она его.
— Нет, Сильвина, не для нас с вами. Девушке показалось, что его руки, коснувшись ее, передали ей силу и уверенность, которые она не надеялась уже никогда почувствовать.
— Я все… расскажу вам, — прошептала она.
Он отпустил ее руки и сел в глубокое кресло, стоявшее напротив кушетки по другую сторону камина.
Свет падал на ее лицо, и маркиз подумал, что ни у одной женщины не видел столь выразительных глаз. Они то были исполнены радостного света, то трагичны до отчаяния.
— С чего же мне… начать? — неуверенно спросила Сильвина.
— С начала, — ответил маркиз.
— Это… началось, когда папа был… убит, — начала свой рассказ девушка, чуть запинаясь, — и мы с Бесси одни вернулись в Лондон. Мы приехали в дом на Керзон-стрит, где всегда жили, когда бывали в Лондоне. Там ко мне присоединился Клайд, и мы узнали, что мы… нищие.
Сильвина замолчала, вспоминая, каким ужасным ударом для них это было.
— Папа был очень непредусмотрительным в том, что касалось денег, — заговорила она снова, — а после смерти мамы, по-моему, ему все стало безразлично. Он только старался все забыть… Он не хотел сидеть дома в одиночестве и вспоминать, вспоминать…
Она опять помолчала минуту и с болью в голосе продолжила:
— Я часто думаю, не могла ли я тогда помочь ему… не могла ли сделать что-то, чтобы он был менее… несчастен.
— Вы были очень молоды, — отозвался маркиз.
— Мне было семнадцать, когда он погиб, — ответила Сильвина, — но мне никогда не хотелось вести светскую жизнь, которая так нравилась отцу… Вам это не очень… интересно… просто я стараюсь все объяснить…
— Я и хочу, чтобы вы мне все объяснили, — успокоил ее Алтон, — до мельчайших деталей. Ничего не пропускайте.
— Клайд продал дом, — продолжала девушка, — все папино серебро, мебель и мамины драгоценности. Мы с Бесси нашли домик в Челси. Мы его выбрали из-за дешевизны, но мне он нравился — ведь при нем был сад… Иногда я забывала, что я в Лондоне, — вздохнула Сильвина. — Я оставила только самые любимые мамины вещи: секретер, за которым она всегда писала письма, коробку для рукоделия с мозаикой из цветного дерева, столик, на котором она расставляла свои любимые безделушки — она называла их своими «сокровищами», — которые собирала, когда мы жили за границей. Я старалась обустроить дом для Клайда, ведь мама его так любила!
В голосе Сильвины слышались такие печаль и тоска, что маркизу страстно захотелось обнять ее, но он понимал, что не должен прерывать рассказ, — ведь этого момента откровения он давно дожидался.
— Клайду пришлось продать офицерский патент, — продолжала свой рассказ Сильвина. — Он страшно не хотел этого делать: он так гордился тем, что он — солдат. Но было совершенно очевидно, что на его жалованье нам не прожить. Ему надо было зарабатывать деньги, иначе мы умерли бы с голода. Клайд обратился в министерство иностранных дел, и, как вы знаете, его приняли, потому что, как там сказали, наш отец так хорошо и преданно служил стране.
— Ваш брат поступил правильно, — одобрительно сказал маркиз.
— Клайд по-настоящему умен и серьезно относится к своей карьере, — откликнулась Сильвина. — Это только кажется, что он легкомысленный, потому что он молод и любит веселье, развлечения, ему нравится знакомиться с новыми людьми. В этом он похож на папу. Ему приходится тяжело из-за нашего безденежья, он лишен возможности принимать у нас гостей. Ему это очень, очень неприятно.
— Итак, вы с Бесси вели хозяйство ради Клайда, — подбодрил маркиз Сильвину, когда та замолчала.
На ее губах промелькнула тень улыбки.
— Бесси — просто чудо! Она очень долго была маминой камеристкой, любит Клайда и так гордится им! Она и меня тоже любит, и когда папина сестра, которая прожила с нами с месяц, должна была уехать в Хэрроугейт, я без нее не скучала, потому что со мной была Бесси. Потом заболела ее сестра, и я осталась одна… и… испугалась.
— Как вы встретились с ним? — спросил маркиз.
Оба знали, кого он имеет в виду. Сильвина прижала руку ко лбу.
— Я… плохо соображаю и пропускаю… то, что важно. После того, как Клайд некоторое время проработал в министерстве иностранных дел, его повысили в должности. Он пришел домой, чтобы рассказать мне об этом, — очень довольный, потому что его работу похвалили и ему предоставили отдельную комнату. Я так хотела взглянуть на его кабинет, но Клайд не хотел брать меня туда… По-моему, он считал, что я недостаточно хорошо одета.
Увидев выражение лица маркиза, она поспешно добавила:
— Клайд не виноват в том, что у меня не было модных нарядов: мы все еще выплачивали папины долги…
— Да, конечно, — успокаивающе сказал ей маркиз.
— Поэтому Клайд обещал, что покажет мне, где работает, вечером, когда служащие разойдутся. Мы встретились с ним в парке. Это тогда я видела… уток. Потом мы вошли в министерство иностранных дел и по длинным коридорам добрались до комнаты Клайда.
Сильвина тихонько вздохнула.
— Наверное, и правда нам не следовало туда ходить. Но если это и так, то мы были за это наказаны. Пока Клайд решал, которая из папиных картин будет лучше смотреться на стене позади его письменного стола, дверь открылась, и… вошел мистер Каддингтон.
Маркиз заметил, что Сильвина непроизвольно сжала пальцы.
— Как только я увидела его… я поняла…
Она замолчала.
— ..Что он мерзавец и негодяй, — договорил за нее сэр Юстин.
— Именно это… я и почувствовала, когда его увидела, — заговорила она снова своим неуверенным испуганным голоском. — Что-то было в нем, в том, как он… смотрел на меня, и я почувствовала, что он… опасен. Однако он был достаточно вежлив… и даже, по мнению Клайда, очень любезен… А на следующий день он пришел с визитом.
— Вы были одна? — спросил маркиз. — Нет, он пришел с Клайдом, — объяснила Сильвина. — Когда я увидела его в гостиной… увидела, как он смотрит… презрительно… на мамины вещи… я поняла, что ненавижу его.
— А он пришел снова? — подсказал маркиз, когда голос рассказчицы умолк.
— На следующий же день… и потом опять на следующий. И тогда я поняла, что больше не выдержу, и велела Бесси говорить ему, что я больна, или вышла, или уехала, — что угодно, лишь бы мне не надо
