этого!» И Бог ответил ему, и сказал: «Я всегда наполнял тебя светом — но ты никогда не мог удержать его!»
Она положила руку мне на плечо и добавила:
— Все мы не можем полностью удержать этот свет, Дэн, и в каждом из нас есть «дыры». В тебе, во мне, в Сократусе. Но это еще не причина для беспокойства. Помни, что пока ты человек, ты — ученик. Тебе свойственно спотыкаться, и это случается с каждым из нас. Все, что я могу, — это превратить твой опыт в уроки, а твои уроки — в мудрость. Все, что я могу, — приободрить тебя, чтобы ты доверился течению собственной жизни.
Она замолчала и присела к желтому цветку, пробивающемуся сквозь узкую щель в огромном валуне.
— Наша жизнь — как этот цветок. Мы такие хрупкие, и все-таки, когда мы встречаем на своем пути препятствие, мы способны пробиться сквозь него. И мы постоянно тянемся вверх, к Свету.
Я дотронулся до желтого лепестка.
— Но ведь цветы растут так медленно! Я боюсь, что мне просто не хватит времени. Мне хочется делать что-то прямо сейчас.
Ее мягкая улыбка помогла мне справиться с вновь возникавшим раздражением.
— Цветы растут в своем собственном темпе. Это действительно нелегко — видеть, что наш путь состоит из одних поворотов, обнаруживать, что иногда он исчезает, знать, что впереди еще долгий и трудный подъем. Ты хочешь перейти к действиям еще до того, как готов действовать. Но сначала тебе нужно обрести понимание.
— Понимание без действия бесполезно!
— А действие без понимания — опасно. Ведь если ты действуешь, прежде чем понимаешь, что происходит, ты даже не знаешь, что именно делаешь! Так что расслабься, — посоветовала она, делая выразительный глубокий вдох. — Нет смысла торопиться. Торопиться просто некуда. У тебя достаточно времени, чтобы совершить все, что ты захочешь.
— В этой жизни?
— Или в следующей.
— И все-таки мне хочется начать немного раньше! — с жаром заявил я. — У меня внутри болит — это сообщения моего Базового Я. И оно совсем не говорит мне: «Брось и расслабься, пойди поваляйся на пляже». Нет, оно твердит: «Есть нечто, что нужно сделать». И это нечто связано с моим Высшим Я.
— Ну почему ты так беспокоишься о своем Высшем Я? Разве сейчас у тебя недостаточно дел и развлечений?
Не поддаваясь ее попыткам подбодрить меня, я все глубже погружался в самокритику. Как я могу мечтать о связи со своим Высшим Я, если я еще не способен сохранять самообладание, сдерживать свое нетерпение, двигаться с допустимой скоростью или расслабиться в транспортной пробке? Или, например, сохранить свой брак.
Мама Чиа вновь попыталась извлечь меня из мрака сомнений:
— Ты действительно слишком требователен к себе, Дэн Миллмэн! Я вижу все твои мысли на твоем лице. Ты считаешь, что у тебя серьезные проблемы, но так ли уж они серьезны?
Я на своем опыте убедилась, что именно тогда, когда жизнь кажется невыносимо сложной и скверной, человек на самом деле готовится к очередному прыжку. Именно тогда, когда он не видит, куда ему двигаться дальше, когда он застывает на месте. Даже если он отходит назад, это часто означает, что он освобождает место для разбега перед большим прыжком.
— Вы действительно так думаете?
— Важно не то, что думаю я. Посмотри на свою жизнь сейчас. Оцени ее с позиции своего Базового Я. Вот оно знает — и оно мне уже обо всем рассказало. Ты готовишься сделать Скачок. Может быть, не сегодня и не завтра, но довольно скоро. И точно так же, как Сократус подготовил тебя для меня, я подготовлю тебя к следующему шагу.
— Все это звучит так просто…
— Это не просто и не легко, но это неизбежно произойдет, рано или поздно. Ты все еще сосредоточен на своей трагедии и не можешь увидеть ничего, кроме нее. Как комар, сидящий на экране телевизора, — добавила она, — ты видишь только множество отдельных светящихся точек, но не способен видеть всю картину в целом. У каждого из нас своя роль. Когда придет время, ты узнаешь о своем предназначении. Возможно, тебе предстоит узнать это в пустыне.
Прежде чем я успел спросить, что она имеет в виду, Мама Чиа продолжила:
— Путь мирного воина начинается с единения трех Я. Твоя голова поднимется к облакам только тогда, когда ноги будут крепко упираться в землю.
Нам предстоит большая работа, тебе и мне, — сказала она в заключение. — И готовиться мы будем так, как поднимались сюда, в горы, — шаг за шагом.
Она повернулась и продолжила путь наверх. Я почувствовал себя лучше, настроение поднялось, хотя мое напряженное тело уже начало уставать. Но хромая Мама Чиа неутомимо поднималась все выше и выше.
— Куда мы все-таки идем? — задыхаясь, спросил я.
— На вершину.
— А что будет, когда мы туда доберемся?
— Узнаешь, когда придем, — ответила она, не замедляя шага.
Скоро тропа стала очень крутой, похожей на бесконечную лестницу в небо. Я уже чувствовал разреженность воздуха, и мое дыхание становилось все тяжелее с каждым шагом. Мы приближались к вершине пика Камакау, возвышающегося на полтора километра над океаном.
Два часа спустя, с наступлением сумерек, мы достигли цели и ступили на ровную площадку вершины. Взмахом руки Мама Чиа очертила невероятную панораму острова Молокаи. У меня захватило дух. Медленно поворачиваясь на месте, я с восторгом смотрел на буйный зеленый ковер джунглей, который был со всех сторон окружен бескрайним океаном. Горизонт переливался самыми фантастическими оттенками — заходящее солнце окрашивало далекие облака красными, фиолетовыми, оранжевыми и розовыми красками.
— Пришли, — облегченно вздохнул я.
— Да, пришли, — эхом отозвалась Мама Чиа, пристально глядящая на тонущее в океане солнце.
— И что теперь?
— Нужно собрать хворост. Нам предстоит провести здесь ночь, поэтому понадобится костер. Завтракам нужно будет идти дальше, вон туда. — Она показала в сторону восточной оконечности острова.
Мама Чиа привела меня к небольшому водопаду, где мы напились искрящейся воды с привкусом минеральных солей. Рядом была скала, образующая естественный карниз, под которым мы могли укрыться в случае неожиданного дождя. Я с удовольствием скинул с плеча сумку Мамы Чиа и почувствовал себя легче воздуха. Мои ноги подкашивались, и я уже знал, что завтра утром они будут болеть.
Меня совершенно поражало, что эта пожилая женщина, которая была гораздо старше и, пожалуй, тяжелее меня, смогла выдержать такой трудный путь. Меня бы не удивило, если бы она потребовала, чтобы мы продолжали идти всю ночь.
Мы развели довольно большой костер, раскалили в нем несколько камней, а потом поджарили на них завернутый в фольгу ямс. Вместе с сырыми овощами, этот ямс показался мне самой восхитительной на вкус пищей, которую я пробовал когда-либо в своей жизни.
Из толстых рулонов мха мы соорудили постели и перед сном подбросили в костер несколько больших веток — не столько ради тепла, сколько ради света и приятного потрескивания.
Когда мы легли, я тихо сказал:
— Мама Чиа, судя по всему, плавание на доске по океану напугало меня гораздо больше, чем мне самому казалось. По крайней мере, с того времени я очень много думаю о жизни и смерти. Пару дней назад, засыпая, я увидел лицо одного друга из Оберлина, который недавно умер. Он был молод и полон сил, а потом вдруг заболел, и врачи сказали, что это смертельная болезнь. Он очень много молился. И все-таки умер.
