упали на чей-то газон.
Макс заехал на тротуар, остановился, взвизгнув тормозами, и выскочил из машины.
Джина метнулась в сторону от Альварадо. Последнего спасло только то, что он больше не пытался ее задержать.
– Хватит, – холодно сказал Макс, – Джина, садись в машину. – Он повернулся к Альварадо. – Благодарю за помощь. Дальше я справлюсь без вас.
Детектив вскочил на ноги:
– Я не пытался…
– Поэтому вы еще живы. Если бы я решил, что вы хотите ее обидеть… Вам пора домой, детектив.
Альварадо оглянулся на Джину, которая стояла, тяжело дыша, и тыльной стороной ладони стирала с лица слезы.
– Ты хочешь остаться с ним? – спросил он, игнорируя угрожающий тон Макса, чем заработал несколько лишних очков в его глазах.
Джина кивнула:
– Прости меня, Рик.
Он тоже кивнул и отряхнул брюки, не обращая внимания на порванное колено.
– Ей нужна серьезная психологическая помощь, сэр, – негромко сообщил он, проходя мимо Макса.
Макс тоже поглядел на Джину. Она была очень бледна и молча смотрела на него огромными глазами.
– Возможно, он прав, – предположил Макс. Джина молчала. – Садись в машину. Пожалуйста.
Она подчинилась. Не спуская с него глаз, она обошла машину кругом, открыла пассажирскую дверь и опустилась на сиденье.
Макс сел за руль, остро чувствуя на себе ее взгляд, полный надежды.
Нет, Джина. Нет, милая, я здесь совсем не за этим.
– Тебе понравилась музыка? – спросила она наконец.
Он знал, что бесполезно все отрицать и притворяться, что его не было в клубе. Она и во время концерта все время поглядывала на угол, в котором он прятался.
– Не знаю… Я никогда особенно не увлекался джазом, но это было… интересно.
– А это хорошо?
– Джаз – это не мое, – неохотно признался Макс. – Слишком он хаотичный и отвлеченный.
– Знаешь, но ведь то же самое можно сказать и про Хендрикса, – заметила Джина. Однажды он сказал ей, что испытывает тайную слабость к Джими Хендриксу, и она запомнила это. – По-моему, в его музыке еще больше хаоса, чем в джазе. И еще какое-то отчаяние, и… не знаю… бурление, как в расплавленном металле. Возможно, его хаос и отчаяние просто ближе лично тебе.
– Возможно. – Будь все проклято. Бурление и отчаяние. Наверное, именно за это он и любит Хендрикса. Макс завел двигатель. – Где ты остановилась?
– Недалеко. Можешь высадить меня на углу. – Макс молча поглядел на нее. – Но хоть ты и не любишь джаз, тебе понравилось, как я играю?
Она сидела совершенно несчастная, с размазанной вокруг глаз тушью и красным носом, кажется, собираясь опять заплакать, и все равно была невыносимо красивой. Очень короткая майка с открытой спиной и единственной лямкой вокруг шеи нисколько не скрывала ее изумительного тела. Особенно, когда она играла.
Есть что-то завораживающе-сексуальное в том, как молодая девушка играет на ударных. Несколько раз Джина давала себе волю, и тогда ее волосы рассыпались по лицу и плечам, длинные ноги отбивали ритм, руки летали, как крылья, грудь подпрыгивала, и тело Макса совершенно недвусмысленно откликалось на все это.
Но не мог же он сказать ей: «Да, так понравилось, что член задымился».
Макс невольно улыбнулся. Зная Джину, можно предположить, что такой ответ ее ничуть не оскорбит. Наоборот, она может счесть его за приглашение. Его улыбка потухла.
– О чем ты сейчас подумал? – мягко спросила она.
– О том, что ты очень красивая и талантливая и что лучше мне было никогда не встречаться с тобой.
Она поняла.
– Но мы ведь все равно уже встретились. И опять сидим среди ночи в твоей машине. – Джина засмеялась, наверное, только для того чтобы скрыть слезы. – Если я скажу тебе, где остановилась, зайдешь ко мне ненадолго? – Он начал было протестовать, но она прервала его: – Только чтобы поговорить. Пожалуйста, Макс. Если бы ты знал, как мне не хватает наших разговоров.
Он знал. Наверное, так же, как не хватало их ему. Иногда так сильно, что он ощущал физическую боль в груди и в горле.
– Я живу в «Сиеста Бич-Хаус», – сказала Джина. – Поезжай на светофоре направо, а потом четвертый поворот налево. Первый этаж. Комната двадцать один.
Это действительно было совсем близко.
