внимание представителя этой тайной гвардии. Если так, то прилагать особые усилия ей не придется. Сыщики были любители приударить за женским полом, и все, за исключением одного, были холостяками.
— Кстати, к вашему сведению, здесь, на Боу-стрит, я не потерплю никаких интрижек, — предупредил ее Росс. — Сыщики, констебли и клерки — даже не смейте о них думать.
— Разумеется, я не стану возражать, если объектом ваших сердечных симпатий станет тот, кто не служит в этом учреждении.
— А лично о вас? — Вопрос был задан вполголоса, и тем не менее Росс вздрогнул. — О вас я тоже не имею права думать?
Выбитый из колеи такой откровенностью, он задался вопросом, что, собственно, нужно этой мисс Сидней, однако постарался придать лицу бесстрастное выражение.
— Естественно, — холодно ответил он.
Его собеседница едва заметно улыбнулась и подошла к заваленному бумагами столу.
Не прошло и часа, как София рассортировала и переписала заметки, причем таким четким и аккуратным почерком, который наверняка порадовал бы любого типографского наборщика. Она работала на удивление спокойно и бесшумно, что Росс даже на некоторое время позабыл о ее присутствии в кабинете. Единственным напоминанием, что эта женщина все еще здесь, был запах ее духов, висевший в воздухе пьянящим облаком. Кстати, для Росса присутствие этого запаха стало едва ли не пыткой. Аромат отвлекал, не давал сосредоточиться. Вдохнув поглубже, Росс принюхался. Ему удалось различить ароматы чая и ванили, смешанные с нежным запахом теплой женской кожи. Украдкой посмотрев на свою новую помощницу, он, сам того не желая, залюбовался солнечными бликами на ее волосах. Изящные небольшие ушки, острый подбородок, чуть вздернутый носик и длинные густые ресницы придавали ей особое очарование.
Увлеченная работой, София склонилась над страницей и аккуратно выводила строчку за строчкой. Росс, как ни старался, не мог отогнать от себя мысли о том, какими окажутся ее руки — теплыми или холодными, когда они будут ласкать его тело. Будут ли они прикасаться к нему смело или, наоборот, робко? Внешне София была такая нежная, такая сдержанная, однако под этой невинностью наверняка затаился океан чувственности. Росс догадывался, что такая женщина, как она, способна до конца отдаться страсти — при условии, что найдется мужчина, который разбудит в ее душе этот до поры до времени дремлющий огонь.
От этих мыслей кровь еще быстрее побежала у него по жилам. Он даже мысленно отругал себя за то, что его так неумолимо тянет к ней. Сила этой неизрасходованной страсти, казалось, наполняла собой весь небольшой кабинет. Как странно, однако, что вот уже много месяцев — да что там, лет! — он был заложником воздержания. Неожиданно это добровольное монашество стало ему невыносимо. Терпеть этот многолетний голод выше его сил! Как он истосковался по нежной женской плоти, по горячему телу и нежным губам, которые со всей страстью отвечают на его поцелуи!..
И как раз в тот момент, когда желание грозило выйти из-под контроля, София подошла к его столу с переписанными набело листками бумаги.
— Будьте добры, взгляните, так вас устроит? — спросила она.
Росс быстро пробежал взглядом протянутые листки, от волнения почти не заметив четкого, аккуратного почерка, и, утвердительно кивнув, вернул ей обратно.
— В таком случае я отдам их Эрнесту, — сказала она и, шурша платьем, вышла из кабинета.
Росс услышал, как щелкнул дверной замок, и он вновь, к великому своему облегчению, оказался один. Он перевел дух, после чего подошел к стулу, на котором только что сидела София, и машинально погладил пальцами спинку и подлокотники. Движимый животным инстинктом, он пытался нащупать остатки тепла от ее рук на деревянной поверхности. Затем он глубоко вздохнул, втягивая в себя легкий аромат ее духов, что все еще ощущался в воздухе кабинета.
Да, он слишком долго вел монашеский образ жизни! И хотя неудовлетворенные физиологические потребности терзали его довольно часто, Росс никогда не прибегал к услугам продажных женщин. Он слишком хорошо знал из своего профессионального опыта, что это за публика, и никогда бы не смог представить себя в постели с такой женщиной. Более того, тем самым он бы предал память о жене.
Росс не раз задумывался о том, не жениться ли ему снова, однако ему так и не встретилась женщина, даже отдаленно достойная того, чтобы занять место его покойной жены. Супруга судьи по уголовным делам должна быть сильной и независимой. Она должна с легкостью вписаться в социальный круг, в котором вращается его семейство. И самое главное, она должна превыше всего ценить его дружбу, а не плотскую любовь. Нет, он больше никогда не полюбит женщину, ведь ни одна из них не заменит ему Элинор. Боль утраты до сих пор продолжала терзать ему душу. Казалось, в день, когда она умерла, его сердце разорвалось на мелкие части.
Господи, если бы только желание женской плоти можно было подавить в себе с той же легкостью, что и желание любви!
На протяжении нескольких десятилетий дом номер четыре по Боу-стрит служил частной резиденцией, присутственным местом и судом. Однако когда десять лет назад сэр Росс Кэннон был назначен главным судьей по уголовным делам, он расширил свою юрисдикцию до таких пределов, что вскоре возникла необходимость в приобретении соседнего здания. И вот теперь дом номер четыре служил в основном частной резиденцией сэра Росса, а в доме номер три располагались служебные кабинеты, залы заседаний суда, а также подземный карцер, где держали и допрашивали особо опасных преступников.
София быстро ознакомилась с расположением комнат в доме номер четыре, пока искала посыльного. Ей удалось обнаружить Эрнеста на кухне, где он за просторным деревянным столом поглощал свой обед, состоявший из хлеба и сыра. Увидев Софию, черноволосый долговязый парень тотчас покрылся красными пятнами, особенно после того, как она ему представилась. Когда же она вручила ему свежий выпуск бюллетеня, а также попросила принести из пансиона по соседству свои вещи, парень бросился выполнять ее поручения, словно терьер вдогонку за крысой.
Радуясь тому, что наконец осталась одна, София заглянула в кладовую. Здесь вдоль стен тянулись полки, на которых, помимо всего прочего, лежали головка сыра и мясо, стояли горшок с маслом, кувшин молока. Тесное помещение было темным и прохладным. Здесь было удивительно тихо, если не считать постоянной капели, которая доносилась из соседней, так называемой влажной, кладовой. Неожиданно напряжение, не отпускавшее ее все утро, навалилось вновь со всей силой, и она почувствовала, что ее начинает бить дрожь, да с такой силой, что зуб на зуб не попадал. Из глаз брызнули слезы, и, чтобы как-то бороться с ними, ей пришлось прибегнуть к помощи рукава.
Боже, как же она его ненавидит!
Ей потребовались немалое над собой усилие и вся сила воли, чтобы сесть за стол в его кабинете, являя собой полное спокойствие, хотя на самом деле у нее все так и кипело внутри от гнева и еле сдерживаемой злости. Но она умела ловко скрыть свою антипатию к этому человеку. София подумала, что так он скорее загорится к ней страстью. В его глазах то и дело вспыхивал жадный огонь. Что ж, оно и к лучшему. Именно на это она и рассчитывала. Потому что в душе давно вынашивала план не просто убить Росса Кэннона. Нет, она мечтала заставить его страдать, страдать так, что только смерть казалась бы достойным избавлением от этих страданий. И вот теперь судьба словно прониклась к ней сочувствием и оказала содействие ее плану.
В то самое мгновение, когда она в «Тайме» случайно заметила объявление о том, что на Боу-стрит в кабинет судьи требуется личный помощник, в голове у нее зародился хитроумный план. Да, она добьется, чтобы ее приняли на работу в суд, и таким образом получит доступ к уголовным делам. И в конечном итоге она получит в свои руки
все необходимое, чтобы нанести сокрушительный удар по репутации сэра Росса Кэннона и вынудить его уйти в отставку.
Что касается сыщиков с Боу-стрит и их деятельности, то об этом ходили самые разные слухи. Поговаривали о незаконных облавах, жестокости, запугивании. Буквально всем было известно, что сэр Росс и его «люди» были сами себе закон. Как только и без того мучимая подозрениями публика получит доказательства их злоупотреблений, сэр Росс Кэннон — само олицетворение честности и неподкупности — будет свергнут со своего пьедестала, а его имя будет навсегда покрыто позором. И ради достижения этой
