Сосредоточенно глядя на ее опущенную голову, он мягко сказал:
— Я не говорил тебе этого до свадьбы, потому что боялся, что ты откажешься выходить за меня замуж. Всю свою жизнь ты брала на себя ответственность за других. Ты защищала от своего дяди сестер и братьев, прислугу да и сам Уэйборн-Парк. Ты защищала его и всегда винила во всем себя. И я поверил, что так оно и было. Сейчас я вижу, что все это не так.
— Я не защищаю его, — сказала она, и руки ее бессильно опустились. Ее серые глаза затуманились страданием. Она смотрела куда-то в одну точку за его плечами. — Я не верю тебе.
— Не важно, веришь ты или нет, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты знала, что я этому верю.
— Но ведь ты не расскажешь об этом близнецам и Хлое с Сильвией? — спросила она, быстро глянув на него. — Ты не можешь быть таким жестоким.
Он почувствовал, как сжалось его сердце.
— Нет, конечно, я не собираюсь ничего им говорить. А если я сказал об этом тебе, то в этом нет никакой жестокости.
Она горестно усмехнулась:
— Прости меня, но я думаю иначе. Ты сейчас назвал моего дядю убийцей. Более того, ты сказал, что он убил моих родителей и что я всегда знала об этом. Если это доброта, то я молю Бога, чтобы мне никогда не пришлось узнать твоей жестокости.
Мерседес посмотрела на дверь. Там ей тоже не было избавления. Весь дом был в ее распоряжении, но не было места, где она смогла бы остаться наедине с собой. Она ушла в соседнюю комнату и встала над тазом, боясь, как бы ей не стало плохо.
Колин подошел к двери, разделяющей обе комнаты, но не вошел.
— Но ты же все равно рано или поздно станешь расспрашивать меня о моих родителях, — тихо сказал он. — И однажды ты спросишь о том, как они погибли. У меня будет выбор: солгать или сказать правду. Лгать — значит не уважать тебя. Правда вызвала бы целую цепь вопросов, и когда-нибудь мы все равно вышли бы на этот путь. Просто все это заняло бы больше времени, если бы я рассказывал тебе все это по кусочку. Но тогда ты все равно оскорбилась бы на то, что я не сказал тебе сразу всей правды.
Мерседес ничего не ответила. Он был прав.
Колин закрыл дверь и отошел, оставив Мерседес наедине со своими мыслями.
Мерседес появилась где-то через полчаса — переодетая в ночную рубашку и с расчесанными волосами. Она тихо подошла к постели. Колин уже лежал под одеялом. Розовые лепестки были убраны с подушек, но их аромат еще витал в воздухе. Он поднял одеяло, и она быстро скользнула под него.
Мерседес лежала на спине, не касаясь Колина, но чувствовала идущее от него тепло. Он молчал, но она знала, что он смотрит на нее. Это ее уже не раздражало.
— Что ты имел в виду, когда сказал, что было бы неуважительно лгать мне?
Колин ответил не сразу.
— Ложь означала бы, что я не доверяю тебе, что я считаю тебя слабой и неспособной думать самостоятельно. У меня о тебе совсем другое мнение, я знаю, что ложь не для тебя.
Она немного помолчала,
— Я так понимаю, что это похвала? Он улыбнулся в темноте.
— Да, — сказал он. — Это похвала. Мерседес повернулась к нему.
— Мне нужно время, чтобы осмыслить все, что ты рассказал, — сказала она. — Может, было бы совсем по-другому, если бы я догадалась обо всем сама, но вот так, неожиданно…
— Я понимаю.
— И у тебя нет доказательств.
— Нет.
— Но ты убежден в этом.
— Да.
Мерседес поджала колени. Свет от камина скользнул по ее плечу и коснулся его лица. Она протянула руку и потрогала его щеку кончиками пальцев. Никаких следов пощечины не было. Краснота давно прошла.
— Прости меня, — сказала она. — Если бы я могла повернуть время вспять, я не сделала бы этого.
Он накрыл ее руку ладонью и крепко прижал к щеке.
— Почему ты осталась у меня? — спросил он. Если бы она еще злилась на него, то, может быть, ответила бы, что ей больше некуда пойти. Но она сказала ему правду.
— Потому что хочу быть с тобой.
Колин прижал ее руку к губам и поцеловал в самую середину ладони. У него отлегло от сердца. Все-таки они смогли вместе пережить худшую правду. Она выслушала его, обрушила на него свое возмущение, а в конце лишь попросила дать ей время, чтобы пропустить все это через себя.
Мерседес убрала руку и повернулась к Колину спиной. Он не стал придвигаться к ней ближе, а подождал, пока она сама взяла его руку, положила себе на талию, а потом прильнула к нему всем телом.
И когда огонь в камине почти догорел, она произнесла:
— Сделал он это или нет — меня не касается, так ведь? Мне нечего стыдиться.
— Да, Мерседес. — Его дыхание слегка взъерошило ей волосы. — Ты ни в чем не виновата.
Мерседес лежала на одеяле на берегу ручья, в котором водилась форель. Солнце пробивало кое-где листву над ее головой, и на лице ее играли мягкие солнечные зайчики. Она закрыла глаза и заслонилась для верности рукой. Позади нее в воде шумно плескались близнецы, не давая покоя Колину. Едва ли ему удастся наловить сегодня рыбки, да он, похоже, об этом не очень-то и беспокоится. По тому, что он притих, Мерседес из предыдущего опыта догадывалась, что капитан Торн сейчас готовился к нападению.
Бедные, бедные Бриттон и Брендан! Они ведь ничего не подозревают!
Мерседес подскочила от неожиданности. В лицо ей и на корсаж брызнула вода. Она заслонилась от света, ожидая увидеть близнецов. Но их смех раздавался где-то на ручье — это Колин обдал ее водой. Он опустился рядом и, увидев, что она недовольно скривилась, отбросил удочку.
— Не смей использовать близнецов для отвода глаз, — сказала она.
— Это приказ?
— Нет, но ты не должен так делать.
Он вытянулся на траве, опираясь на локти и наблюдая, как Бриттон с Бренданом перебирались через ручей, прыгая по скользким, поросшим мхом камням и отчаянно балансируя руками. Пройдет несколько недель, и они уедут из Уэйборн-Парка в школу. Трудно было поверить, что долгие летние дни стали убывать, но признаки исхода лета были повсюду.
Поля уже почти не требовали ухода, и крестьяне готовились к уборке урожая. И хотя дни стояли ясные и теплые, по утрам и вечерам бывало прохладно. Над крышей господского дома все чаще стали появляться дымки — в комнатах топились камины. Цветов в саду становилось все меньше и меньше.
Прошло уже пять недель с тех пор, как похоронили графа, и месяц со дня их свадьбы. Три дня назад вернулся Обри Джонс. Колин посмотрел на Мерседес. Она продолжала следить за близнецами, чуть приподняв уголки рта в умиротворенной улыбке. В последние несколько дней улыбка на ее лице стала редкостью. Ее исчезновение совпало с приездом Обри. Стоило Колину заговорить о цели его приезда, как Мерседес ловко переводила разговор на другую тему.
Волосы ее были заплетены в косу. Завиток на конце доходил до середины спины. Колин тихонько потянул за него. Она глянула через плечо и на какой-то момент наградила его своей чистой, сияющей улыбкой, которая, однако, тут же растаяла. Он выпустил ее волосы.
— Нам все-таки нужно поговорить об этом, — сказал он.
Мерседес пожала плечами.
— Мне нечего тебе сказать. Поедешь ты или останешься — решать тебе. Я знаю, мистер Джонс ждет, что ты пойдешь на «Таинственном» в Китай.
— Как ты об этом узнала?
— Мне сказала Сильвия. А ты уж можешь догадаться, откуда у нее такие сведения.
— Чтобы дойти до Гонконга и вернуться обратно, мне нужно меньше двухсот дней.
Она согласно кивнула и, отвернувшись, снова стала следить за мальчиками.
