праве, религии и этике и чтобы они одевались и вели себя согласно своему новому положению. Всякого, кто претендовал на гражданство и отвечал этим требованиям, а также имел поручителя в лице сенатора высокого ранга, я включал в список. Не спорю, я ждал от этого человека, что он сделает дар в государственную казну, соответствующий его возможностям: ведь он будет получать от нее помощь самыми разными путями. Те, кто не могли найти поручителя, обращались ко мне через моих помощников, и Мессалина выясняла, каково их прошлое. Рекомендованных ею людей я вносил в список без дальнейших расспросов. Я не догадывался тогда, что Мессалина получает от них большую мзду - ведь они попадали в реестр благодаря ее влиянию на меня - и что мои вольноотпущенники Амфей и Полибий, которых я временно привлек к проверке реестра, тоже скопили огромные суммы. Многие сенаторы, выступавшие поручителями за будущих граждан, пронюхали об этом и тоже стали брать деньги, как говорится, из-под полы; некоторые даже осторожно оповещали через своих агентов, что возьмут за покровительство куда более умеренную плату, чем любой другой сенатор, который занимается той же коммерцией. Повторяю, в то время я ничего обо всем этом не знал, хотя предполагаю, что они-то думали, будто я имею здесь свою выгоду через Мессалину как моего агента и поэтому смотрю сквозь пальцы на их делишки.
Я знал, не скрою, другое, а именно, что многие из моих советников берут от просителей денежные подарки. Однажды я даже обсуждал с ними этот вопрос. Я сказал:
- Я разрешаю вам брать подарки, но запрещаю их вымогать. Я не хочу вас обидеть, высказывая предположение, будто за взятку вы способны на подлог или какой-нибудь другой незаконный поступок, и не вижу, почему бы вам не получить награду за содействие людям, которое требует от вас времени и энергии, и за то, что ceteris paribus7 вы рассмотрели их дело в первую очередь. Если вы получили одновременно сто прошений об одной и той же милости, а дать ее можете лишь десяти, и не знаете, на ком остановить свой выбор, что ж, я скажу, будет глупо, если вы не выберете тех, кто может отблагодарить вас больше остальных. Мой верный друг и союзник царь Ирод Агриппа любит приводить еврейское речение - а верней, еврейский закон, который вошел в поговорку: 'Не завязывай морду быку, который молотит хлеб'. Это справедливо и подходит к данному случаю. Но здесь не аукцион, где идет непристойная распродажа милостей, и если я узнаю, что некоторые мои быки больше заняты тем, как бы набить рот зерном, чем молотьбой, я тут же отведу их с гумна на бойню.
Моего нового командующего гвардией звали Юст. Я созвал всех командиров полков и предложил им выбрать на этот пост одного из их числа, и хотя я предпочел бы кого-нибудь другого, я утвердил их выбор. Для военного Юст слишком любил вмешиваться в политику: например, он пришел ко мне как-то раз и сообщил, что некоторые из новых граждан, которых я возвел в это звание, не приняли моего имени, как следовало бы, чтобы показать свою верность, и не изменили завещания в мою пользу, чего требовала благодарность. У него уже был список этих неблагодарных и неверных людей, и он спросил, не хочу ли я, чтобы против них были сфабрикованы обвинения. Я заставил его замолчать, поинтересовавшись, вошло ли в обыкновение у новобранцев брать его имя или менять завещание в его пользу. Все это Юст не поленился мне сказать, но ни он, ни кто-либо другой ни словом не обмолвился, что Мессалина не только торговала римским гражданством и поощряла других им торговать, но и - а это еще позорней - получала огромные суммы, используя свое влияние на меня при выборе судей, губернаторов и армейских командиров. В некоторых случаях она мало того, что вымогала у человека деньги, еще и настаивала на том - лучше уж я сразу вам в этом признаюсь,- чтобы он переспал с ней для скрепления сделки. Самым ужасным было то, что она впутала во все это меня без моего ведома, говорила всем, будто я отверг ее, пренебрег ее красотой, но разрешил выбрать себе любого компаньона на ночь, лишь бы он согласился заплатить хорошую цену за должность, которую я при ее посредничестве продавал! Однако в то время я еще ничего не знал об этом и тешил себя мыслью, будто все идет хорошо и я поступаю со всеми честно и справедливо, что не может не вызвать любви и благодарности всей нации.
Из-за этой своей самоуверенности и слепоты я сделал одну особенно глупую вещь: я послушался совета Мессалины насчет монополий. Но не забывайте, как она была умна, и какой тугодум я сам, и как всецело я на нее полагался: она могла убедить меня в чем угодно. Однажды она сказала мне:
- Клавдий, я уже давно думаю кое о чем. Я думаю, что страна была бы куда богаче, если бы мы издали закон, запрещающий коммерсантам конкуренцию.
- Что ты имеешь в виду, любимая? - спросил я.
- Разреши объяснить это аналогией. Представь, что у нас в правительстве не было бы ведомств. Представь далее, что каждый советник мог бы тогда переходить с места на место, от одного занятия к другому, как ему вздумается. Представь, что Каллист ворвался бы к тебе в кабинет утром и закричал: 'Я пришел первый и хочу сегодня делать работу Нарцисса', а Нарцисс, задержавшийся на минуту, увидел бы на своем стуле Каллиста и кинулся бы в комнату Феликса, только-только успев его опередить, и принялся работать над какой-нибудь дипломатической нотой, которую Феликс не успел накануне закончить. Это было бы смешно, не правда ли?
- Очень смешно. Но при чем тут коммерсанты?
- Сейчас я тебе покажу. Беда с ними в том, что они редко продают один и тот же товар и мешают продавать свой товар конкурентам. Никто из них не думает об обществе, им надо одно - побыстрей набить карман. Коммерсант может какое-то время спокойно вести фамильное дело как виноторговец, а затем вдруг переключиться на торговлю маслом и продавать его дешевле, чем маслоторговец, давно живущий в той же округе; возможно, он вообще заставит того выйти из дела и купит его сам, или займется торговлей фигами или рабами, ничего в этом не смысля, и в результате или разорит своих конкурентов, или разорится сам. Торговля - это постоянная битва, и большая часть граждан страдает от нее так же, как мирное население в войну.
- Ты действительно так думаешь? Иногда, когда один из них хочет сбить цену или вылетает в трубу, они продают свой товар на диво дешево.
- С таким же успехом можно сказать, что иногда мирное население может неплохо поживиться на поле боя - металлический лом, конские шкуры и подковы, обломки повозок, достаточно крепкие, чтобы их использовать. Но чего стоят эти счастливые находки по сравнению с сожженными домами и вытоптанными посевами?
- Неужели коммерсанты так плохи? Я всегда считал их полезными слугами государства.
- Они могут и им следует быть полезными. Но они приносят большой вред своей яростной конкуренцией, ведь они завидуют друг другу и не считаются с общими интересами. Например, разносится слух, что будет большой спрос на цветной фригийский мрамор, или сирийский шелк, или слоновую кость из Африки, или перец из Индии, и из страха упустить свой шанс, они, как бешеные псы, устраивают свалку в борьбе за рынок. Вместо того, чтобы заниматься своим собственным делом, они торопятся отправить корабли в любой уголок земли, где ждут найти выгоду, с наказом капитану купить как можно больше мрамора, шелка, слоновой кости и перца, сколько бы это ни стоило, и тогда, само собой, туземцы поднимают цены. И вот домой возвращаются двести кораблей с трюмами, забитыми шелком или перцем, купленными за бешеные деньги, а нам хватило бы и двадцати, а сто восемьдесят судов принесли бы больше пользы, если бы доставили другие товары, на которые будет спрос немного погодя и за которые можно будет получить приличную сумму. Совершенно ясно, что торговлю так же надо контролировать из центра, как армию, судопроизводство, религию и все остальное.
Я спросил Мессалину, как бы она контролировала торговлю, если бы я предоставил ей такую возможность.
- Как? Да это проще простого,- ответила она.- Я бы давала монополии.
- Калигула давал монополии,- сказал я,- и сразу вздул цены.
- Он не давал, а продавал монополии, причем тому, кто предлагал больше остальных, естественно, что цены подскочили. Я бы так не сделала. И мои монополии были бы мельче, чем у Калигулы. Где это видано- дать одному человеку право торговать инжиром во всем мире! Я же подсчитаю, каков нормальный годовой спрос на тот или иной товар, а затем предоставлю торговлю этим товаром на год или два одной или нескольким фирмам. Например, я предоставлю исключительное право ввозить и продавать кипрские вина такой-то фирме, исключительное право ввозить и продавать египетское стекло такой-то фирме, а балтийский янтарь, пурпур из Тира и британская эмаль отойдут другим фирмам. Тогда не будет никакой конкуренции и иностранные промышленники и торговцы сырьем не смогут поднять цены. 'Не хотите, как хотите', скажет наш коммерсант, сам назначая цену. Коммерсанты, репутация которых недостаточно прочна,
