И застыл.
– О Боже, – всхлипнув, простонала Этне. – Боже, боже.
Дарт думал, что у неё начнётся истерика. Он не ручался даже за себя, но обошлось. Поддерживая друг друга, они отошли подальше от приникшего к расщелине безмолвного лица, и только теперь заметили, что их укрытие было не пещерой, а коротким тоннелем, выходившем на другую сторону скалы. Второй его выход был гораздо шире. Дарт подошёл к краю, осторожно, стараясь не поскользнуться, выглянул наружу. Вернулся.
– Ну что? – прошептала Этне.
– Обрыв. Сверху и по сторонам тоже скалы. Пологие. Дна не видно. Подождём.
– Подождём, – покорно согласилась она, и в этой покорности промелькнуло осознание того, в чём Дарт не смел признаться себе сам: выход отсюда только один – обратно. Туда, где в безмолвном ожидании стоял Зверь.
И что-то подсказывало Дарту, что у этого существа поистине пропасть терпения.
– Странно всё это, – сказал Дарт, глядя на птицу, метавшуюся посреди светло-голубого неба. Было утро третьего дня.
В тоннеле не оказалось ни веток, ни хотя бы травы, чтобы развести огонь. Дарт сел к холодной неровной стене, оперевшись о неё спиной, Этне легла, положив голову ему на колени. А Зверь стоял у щели и смотрел на них.
Они к этому уже почти привыкли.
– На беду ты мне встретилась, Этне, – добавил он, проводя рукой по её слипшимся светлым волосам. Она тихо вздохнула, улыбнулась.
– Нет, всё не закончится так просто. Ты – моя погибель. А не я – твоя.
– Вот это и называется чёрной неблагодарностью, – попытался пошутить он. – Я загнал себя в эту ловушку вместе с тобой из чистой солидарности, а ты что-то о погибели болтаешь.
– Убей меня, пожалуйста.
Дарт даже не стал смеяться.
– Всё равно немного осталось, – сказал он. – Если бы хоть вода была… А так…
– Он не будет ждать, – прошептала Этне. – Когда он увидит, что я умираю, то найдёт способ проникнуть сюда. Он не позволит мне уйти так просто. И тогда мне… понадобится твоя помощь.
– И не надейся, – твёрдо сказал он. – Видишь обрыв? Туда тебе и дорога. Я не стану убивать тебя.
– Всё равно убьёшь, – почти беспечно заметила она. – А если и не убьёшь… то погубишь.
Дарту сдавило горло. Он проглотил комок и деревянно проговорил:
– Я никогда не обещал тебя защищать.
– Я знаю, – сказала Этне и погладила его по щеке. Он едва не застонал.
– Мне кажется, ты должна быть хороша в постели, – сказал он, уже не соображая, что говорит.
– Не так уж и хороша, – вздохнула она.
– Ты любишь кого-нибудь?
Она помолчала, словно обдумывая вопрос. Потом сказала:
– Нет. А ты?
Он долго смотрел на её бледное, осунувшееся лицо, пытаясь понять, кажется ли оно ему всё ещё привлекательным, но так и не смог.
– Наверное, люблю, – ответил он, а когда она подняла на него глаза, сказал: – У тебя сохранилось то письмо?..
– Да.
– Давай его почитаем.
Этне вспыхнула, запротестовала, и Дарта рассмешило то, что даже в таких условиях она оставалась верна своему долгу. Он принялся упрашивать её, с картинной, нарочитой настойчивостью, почему-то страшно забавляясь ситуацией. Наконец она сдалась, сняла куртку, разодрала руками подкладку, достала маленький свиток, скреплённый красной печатью.
– Давай ты. Я не могу, – сказала Этне, протягивая ему письмо.
Дарт сломал печать, развернул письмо. Хотя на самом деле это была всего лишь записка, написанная неровным, дрожащим почерком.
– Вслух читай, – чуть слышно попросила Этне.
И он прочёл:
Дарт свернул письмо, неловко засунул за разорванную подкладку. Этне молчала, глядя в низкий потолок.
– Он жив, – сказала она, и её голос прозвучал безмятежно.
– Думаешь?..
– Ну ты же видел, что он написал. Он дождётся, пока она не прочтёт это письмо. А она никогда его не прочтёт. Ты понимаешь, что мы сделали? Он будет жить вечно.
Она повернулась к нему, и Дарт увидел в её глазах то, что меньше всего ожидал увидеть.
Счастье.
– Дарт, убей меня. Пожалуйста. Это такая хорошая минута… чтобы умереть.
Дарт помолчал. Потом осторожно отстранился от Этне, неловко повернулся, взял лютню и стал отдирать заплату. Этне села, опершись руками о землянистый пол, и смотрела на него.
А Зверь, стоявший по ту сторону скалы, наблюдал за ними.
– Что ты делаешь?
– Хочу попытаться вытащить нас отсюда.
– Как? Там ведь обрыв.
– Ты забыла, что у меня есть порошок.
Она тихо засмеялась, опустив голову.
– Да, твой чудесный порошок… Чудесный краденый порошок, который не хочет давать крылья вору.
Ткань треснула. Этне осеклась.
– В этих горах, – спокойно сказал Дарт, – очень далеко отсюда, есть крепость одного некроманта. Я был там… два года. Я не думал, что когда-нибудь сумею вырваться. Я много там вынес… много. А это… это… знаешь, я это заслужил. К тому же мне всегда так хотелось летать.
Он перевернул лютню, подставил руку. Золотисто-зелёная крупа беззвучно посыпалась ему в ладонь.
Зверь встал. И закричал.
Горы снова ожили.
Этне закрыла глаза.
– Пора, – прошептала она. – Слышишь, пора. Давай…
– Вот только сила, – проговорил Дарт, перебирая пальцами теплый порошок. – Силы в нём нет. Придать бы силы…
– Дарт, ты меня слышишь? – перебила Этне, хватая его за плечо. – Он… он не хочет больше ждать. Он что-то почувствовал. Не заставляй меня прыгать вниз. Я… я не смогу… Ну хоть столкни меня, ради Бога!
– Этне, дай мне письмо.
– Ты слышишь меня?! – закричала она. – Зверь идёт сюда! Не отдавай меня ему!
– Этне, дай письмо, – повторил Дарт. Она осеклась, потом кинулась к своей куртке. Зверь снова взревел и бросился на расщелину всем телом. С потолка посыпалась земля. Этне выхватила из-за подкладки распечатанное письмо.
