времени, и поговорить некогда… Насадный, ты искал Звёздную Рану — свой забытый сад, где побывал однажды. Искал плоды с Древа Жизни, а нашёл алмазы. Неужели это труд твоей жизни? Ведь этого так мало, чтобы почувствовать себя счастливым.
— Мало, — согласился академик, — но и жизнь ещё не кончилась.
— Да, по счастливой случайности, — улыбнулся Страга, верно, имея в виду разбившийся под Красноярском грузовой транспорт. — Я прошу тебя, Насадный, забудь о своём открытии, оставь потомкам то, что принадлежит им по праву времени. Не наступай на руку будущим поколениям. Помнишь, как у тебя отняли валенки? Они были земноводными летариями, им простительно безумство, злая воля и беспощадность. Ты тогда не знал об этом, бежал за ними, просил вернуть… И плакал, как этот мальчик, выпустивший шар. Пока не поморозил ноги… Помнишь? Что же ты теперь сам отнимаешь чужое? У детей, которые даже ещё не родились?.. Ты несколько забежал вперёд. Балганские алмазы — достояние другой эпохи. Ты же не последний живёшь на земле. И не в последний раз. Неужели ты не почувствовал, как противится природа?
— Я считал, если силой ума своего мы можем взять что-то у природы — это достояние нашей эпохи, — изложил академик им самим когда-то выработанную формулу. — Я не ощутил её противления…
— В том-то и беда, что не ощутил, — прервал его Страга, — и нашёл способ добычи этих алмазов…
— Нашёл, — не без гордости проговорил он.
— Всё это замечательно, Насадный, и твой труд не пропадёт зря. Им воспользуются следующие поколения, когда закончится фаза Паришу и после всех потрясений и катастроф восстановится мир гоев. Власть летариев в России рухнет ровно через девятнадцать лет…
Наполненный летучим газом шар медленно потащило из зала ожидания к выходу — объявили посадку на задержанный рейс до Черского и открыли дверь.
Почему-то взгляд и мысль академика сосредоточились на этом лёгком и ранимом предмете: из оббитого картоном потолка повсюду торчали шляпки гвоздей, куски оборванной проволоки, остатки каких-то металлических креплений, и он с замиранием души и страхом, как ребёнок, каждое мгновение ждал, что шар вот-вот наткнётся и лопнет.
И голос странного собеседника звучал как бы сверху, из-под потолка.
— Ты слышишь меня, Насадный? Через девятнадцать лет, двадцать шестого апреля. Это будет самая замечательная весна для России, победная весна, как в сорок пятом, помнишь?.. Поэтому верни потомкам то, что им принадлежит. У тебя в сумке есть папка под номером одиннадцать. Прошито и пронумеровано двести семнадцать страниц… Отдай её мне.
Насадный сверзился с небес при упоминании об этой папке, ключевой, где были собраны все расчёты и режимы газовой среды установки «Разряд», устройство ионизаторов, перепускной камеры и инжекторной системы.
Он сам назвал её инжекторной, поскольку было отдалённое сходство с известными науке инжекторными насосами…
— Отдать?.. То есть как — отдать? Я это сделал… От «Разряда» зависит судьба города!.. Это город будущего! Если вы так заботитесь о грядущих поколениях… Я воплотил мечту! Вы видели мой город? Я не алмазы искал… Пытался найти гармонию человека и природы, в самых экстремальных условиях… Вложен труд не одной тысячи смелых, сильных людей!..
Он понимал, что суетится, ведёт себя несолидно, однако ничего не мог поделать с руками, которые лихорадочно ощупывали и рвали замки на сумке, будто руки базарной торговки, которую собрались ограбить. И крик — ратуйте! — готов уже был вырваться из открытого рта.
Он никогда не выглядел так беспомощно и жалко…
— Тебе ещё представится возможность увидеть, что ты создал, — тихо проговорил Страга. — И довольно скоро… Но это особый разговор, Насадный. Сейчас я прошу отдать мне папку под номером одиннадцать. Пойми, мы найдём способ, как её изъять. Мне нужно, что бы ты отдал её сам.
Наконец, он справился с собой, опомнился и ощутил, как прошибло потом.
— Жизнь замрёт, если не будет установки. И город умрёт… Ещё один мёртвый город…
— Их скоро будет десятки — мёртвых городов, — печально произнёс всеведущий собеседник. — Кощеи боятся холода. Им был нужен Север лишь для того, чтобы руками благородных людей черпать полезные ископаемые. Сами они никогда не будут жить здесь. Приматы любят мягкий тропический климат… Я понимаю, «Разряд» и город — твои детища. Но ты и здесь забежал вперёд. В течение всей фазы Паришу нельзя давать в руки безумным летариям подобные технологии. Мало того, что они отнимут у потомков сокровища Балганского кратера, но ещё используют твоё изобретение в качестве оружия. Ты ещё не понял, что изобрёл оружие против будущих поколений!
— Оружие?.. Но «Разряд» — установка совершенно… мирного характера, разрушение твёрдых пород в ионизированной газовой среде…
— Сознание летариев устроено иначе! — обрезал его Страга Севера. — Всё, что способно разрушать, применяется ими в качестве оружия. Неужели ты в этом не убедился?
Это было не возмущение, а некий конгломерат чувств. Он ещё не осознавал до конца, что происходит, что сейчас с ним делают и во что всё это может вылиться. Единственным цельным, знакомым и пережитым чувством в душе было ощущение несправедливости, точно такое же, как в детстве, когда у него отобрали валенки.
Сейчас он, как мать, интуитивно пытался защитить своё дитя, которое бесцеремонно отнимали…
Из толпы наконец появилась его спутница — красивая женщина, бывшая теперь несколько озабоченной и строгой.
— Это Дара, — представил Страга. — Ты должен помнить её…
— Нет, не помню, — холодно обронил он. — Я и вас не помню. Тогда, в Питере были совсем другие люди…
— Разумеется, другие!
— Ещё теплится память — уже не плохо, — как-то недружелюбно заметила Дара, сияя своими огромными глазами.
— Не тяни время, Насадный. Сейчас объявят посадку, — он протянул руку. — Мне нужна папка под номером одиннадцать.
— Мы могли не предупреждать тебя, — в тон ему сурово проговорила Дара. — Ты бы обязательно добился места на грузовом рейсе и сейчас бы уже сгорел вместе с документацией установки. Но мы не сделали этого, потому что ты — сын Людвига. И гений ума твоего нужен потомкам.
Её краткая и выразительная речь, а главное суровая северная красота возымели действие. Академик будто протрезвел.
— Да, простите… Не могу осознать… привыкнуть к мысли, что беседую… нет, контактирую с необычным миром…
— С обычным, Насадный! — прервала женщина и подала руку. — С обычным и весьма реальным миром. Можешь прикоснуться, мы не призраки.
И сама коснулась его руки: академик ощутил тепло, вернее, знакомый, согревающий жар.
— Странное у вас имя, — совсем невпопад сказал он. — Может, всё-таки, Дарья?
— Меня зовут Дара, — ответила она сухо и отняла руку.
Страга заговорил тихо и доверительно:
— Некоторое время назад тебе в голову пришла замечательная мысль. Нет ничего таинственнее, чем окружающий нас мир… Ты ведь забыл об этом, правда? Ты увлёкся алмазами, драгоценными камнями, думал, как извлечь их… И совсем упустил из виду главное — свой сад, в котором однажды побывал. Помнишь? Тот самый сад, который тебе снился.
— Помню сад, — проговорил Насадный. — Но я утратил смысл поиска. Потому что это сон. Нельзя всю жизнь верить во сны.
— Отдай папку, Насадный. — потребовала Дара. — Мы тебе и так в нарушение всякой логики сохранили жизнь. А могли бы изъять, прежде чем ты сядешь в грузовой самолёт. Сейчас хоть и снова блокада, но ты уже не мальчик.
И тут академик совершил действие, которое ещё пару часов назад посчитал бы фантастическим:
