заболевал какой-то идеей, её эпидемия должна была охватить всю экспедицию до последней поломойки.
— Вы пробурите, — презирая язык свой, сказал он. — Вы проведёте горные работы…
На освобождение от должности и перевод в производственный отдел потребовалось одиннадцать секунд…
Он никогда не был на празднике Радения, да и быть не мог, поскольку случался он один раз в сорок лет и в исключительных случаях проводился вне срока — для усмирения войны. Иначе он назывался праздником Радости Мира, часто упоминаемым в Весте, и был грандиозным по масштабам, когда гои всего мира брали друг друга за руки и совершали действо, никогда не считавшееся таинством, ибо не от кого было таить Вещество. В легендах, мифах и фольклоре сохранились предания о Радении, да и некоторые фрагменты и атавизмы самого праздника сохранились в виде хороводов, или карагодов, а более всего было живо интуитивное и страстное желание изгоев держаться за руки друг друга. Самым простейшим чудом Радения, которое бы потрясло всякого современного человека, было воскрешение усопшего, а суть таких Веществ, как Радость, когда хоровод на сутки и более останавливал движение солнца по небосклону, всё время удерживая его в зените, вообще было вне сознания.
Теперь же Радение считалось сакральным праздником, и поучаствовать в нём было великим счастьем, может быть, таким же благом, как найденный путь к соли Знаний. Заканчивался он восхождением к Огню по лабиринту, сквозь который гоев проводил Водящий — мальчик, выбираемый Святогором.
И это была единственная возможность позреть на владычного Старца.
Однако Мамонт ждал праздника более потому, что Радеть собирались все Валькирии, где бы они ни находились.
В Манорае он поселился с Дарой в давно заброшенной людьми деревне, которых стояло по котловине около десятка, с тех пор как власти вывезли отсюда всё население из-за падающих с неба отработанных ступеней ракет. Дом был старый, за сотню лет, и срублен из толстенных кедровых брёвен на лиственничном основании, и всё здесь оставалось первозданным и нетронутым, вплоть до икон в переднем углу. Говорят, людей выселили в одночасье, запретив взять самые необходимые вещи, поскольку считалось, что всё уже здесь отравлено ядовитым ракетным топливом. Переселенцам из Манораи построили один большой посёлок за её пределами, купили скот и домашние вещи, якобы для того, чтобы не распространять губительную заразу. На самом деле власти освобождали пространство, зная, что в недрах котловины находится пока не достижимая соль Вечности.
Коммунистическим вождям тоже хотелось бессмертия…
Ещё не вкусив праздника. Мамонт жил здесь с огромным, неуёмным ощущением радости: здесь всё казалось родным, давно обжитым, притягательным и ни при чём было непроходящее чувство ностальгии после существования в чужом космосе Южного полушария. Радение началось для него много раньше самого праздника, и он не в силах был представить себе, что же будет, когда он соединит свои руки с другими, одна из которых будет рукою Валькирии.
Но оставшийся в Югославии Арчеладзе сильно осложнил дело: Мамонту пришлось самому вытаскивать керн с Таймырского полуострова, и когда ящики с ним оказались в пяти верстах от буровой партии, расположенной на борту кратера, стало ясно, что совершить подмену просто так не удастся: Дара не сможет прикрыть, отвести глаза трём десяткам человек, которые хоть и были изгоями, однако жизнь в Манорае если не открыла ещё их зрение, то чувства были распахнуты настежь. Соль Вечности разъедала на них коросту беспамятства, и молодая кожа под ней жадно впитывала всё, что отторгалось раньше. Они ещё работали, ещё всаживали нож в чувствительную земную плоть и не ведали, что творили, но это уже было делом времени. Трижды они с Дарой входили под маскировочные сети, чтобы осмотреться и сориентироваться, как заменить керн, и каждый раз на участке возникал переполох. Караул поднимался в ружьё и занимал окопы, отрытые за сетями, буровики прекращали работу и садились курить, пока поисковая группа тщательно исследовала территорию.
Манорая имела способность отсортировывать людей, и те, кто не выдержал её испытания, бежали отсюда на второй-третий день. Под сеткой остались лишь те, для кого жизнь здесь была во благо.
После неудачных походов Дара стала ходить одна, несколько раз в день и обязательно ночью. Она пыталась пробраться в кернохранилище, но цельнометаллический вагон без окон был заперт, как сейф, и круглосуточно стояла охрана. В одиночку ей было не проникнуть туда, и тем более не разобраться с керном. Её заходы на буровую чаще оказывались удачными, и хоть она не смогла посмотреть рабочий журнал, однако пересчитала количество штанг бурового снаряда и примерно определила глубину скважины.
Каждый раз Дара возвращалась из такой разведки едва живой, и из последнего похода Мамонт принёс её на руках, найдя под утро распластанной на земле. Входить под маскировку и отводить глаза прозревающим в Манорае изгоям было всё труднее, но, отлежавшись, она снова шла под сети, отказываясь повиноваться ему. Дара и раньше отличалась строптивостью характера, но здесь её стремление исполнить свой урок казалось уже болезненным.
— Они могут в любой момент достать соль Вечности, — убеждала она скорее саму себя, собираясь в очередной раз на участок. — Я должна… Я обязана не пропустить этого.
Мамонт считал излишнее её рвение желанием остаться с ним, поскольку Стратиг решил изменить ей урок и отослать на Таймыр.
А буровую следовало на самом деле всё время держать под контролем, потому что глубина скважины подходила к той отметке, за которой начинались породы, обладающие свойствами манорайской соли, поскольку были насыщены её излучением. И хуже всего, если бы они добурились до самой соли, а засечь этот факт становилось невозможно, поскольку в том месте, где заложили скважину, был самый высокий естественный фон излучения, от которого без специальной защиты разрушалась вообще или выходила из строя всякая электроника. Конечно, можно было бы и близко не подпускать их даже к насыщенным вмещающим породам, например, устроив аварию на дальних подступах, однако это никак не вразумило бы кощеев. Просто отступят на полметра и начнут проходку новой скважины. И так пока не достанут проектной глубины — горизонта, отбитого гравитационной разведкой: по её данным они знали, что в недрах находится неизвестное вещество, обладающее огромным удельным весом. И оно-то как раз даёт высокий фон излучения, от которого странным образом гибнет всякий искусственный интеллект, будь то летарий, претерпевший эволюцию от приматов, или компьютерная программа.
Они также знали, что в малых дозах излучение этого вещества полностью омолаживает организм и, по сути, делает жизнь вечной, если через определённые промежутки времени повторять курс. Однако при этом кощеям не был известен один очень важный факт: вынутая из недр и лишённая естественной породной оболочки манорайская соль довольно быстро таяла, как искусственно выращенные в космосе и легчайшие кристаллы КХ. Это был своеобразный сверхконцентрат солнечной энергии, той самой, благодаря которой в земных условиях происходит фотосинтез. Соль Вечности была известна с глубокой древности, и память о ней сохранилась в виде «философского камня», магического кристалла, сказках о жар-птице или синей птице счастья.
Надо было подпустить их вплотную к горизонту, может быть, даже позволить прикоснуться к нему, и тогда подменить керн. Буровики не должны ничего почувствовать, ибо они уже полгода купаются в этой энергии и к ней адаптировались, а для кощеев полученный вещественный материал будет убедительным — сами они для чистоты эксперимента никогда не встанут за пульт управления буровым станком, зная, что их ожидает в Манорае. Разве что профинансируют бурение ещё одной скважины, на которую уже заготовлен аналогичный керн с таймырской астроблемы.
Судя по времени и по тому, что на буровой начались частые остановки из-за сбоев электроники, цель была близка, но Мамонт ещё не нашёл надёжного способа, как произвести подмену. На самый крайний случай вариант был: собрать в Манораю несколько Дар, и пока они отводят глаза разведчикам недр, вытащить вагон с керном из-под сетей, где-нибудь в укромном месте произвести замену и вкатить его обратно. Операция была рискованная, могла занять несколько часов, и не исключался момент случайности: солдаты, как самые чувствительные к соли Вечности, могли выйти из-под чар и поднять тревогу.
Накануне праздника Мамонт подготовил керн, запаял его точно в такой же пластик и, загрузив машину, спрятал её поблизости от участка. Он знал, что радеть в Манораю съедутся многие Дары, и сразу после праздника можно провести операцию.
