возвращались с поля боя побежденными и вели за собою лошадей, оставшихся без седока, да и сами жестоко страдали от ран, истекая кровью. Вот что удивительно: их следы явно отпечатались на земле, а трава, там где они прошли, была смята и вытоптана. И многие увидевшие это от страха побежали прятаться от них по церквам и крепостям, ибо верили, что эти всадники вовсе не духи или наваждения.
Как говорят, в этом году в Керте за лесом демоны посмеялись над людьми: так вот, в горах из-под земли появились красные люди верхом на красных лошадях, ростом они были ниже нашего, числом — около двух сотен. Их набег заметили люди из окрестных селений, решившие их прогнать, и тогда они скрылись обратно в свою пещеру и никогда больше не появлялись. Некоему поселянину удалось ненадолго схватить рукою одного из них, отчего рука поймавшего тут же стала красной. Пойманный убежал, а селянин остался на всю жизнь с красной рукой. Всем, кто видел подобных созданий, этот год принес какое-либо несчастье.
Я не придам забвению и не обойду молчанием то, что произошло в первый день января в епископстве Лезьё с одним из пресвитеров. В деревне под названием Бонневаль жил священник Вальхелин, который служил в церкви Святого Альбина Анжерского, из простого монаха ставшего епископом. В 1091 году в первый день января он отправился в самую отдаленную часть своего прихода, чтобы посетить больного. И вот когда он в одиночестве возвращался назад по безлюдным и удаленным от человеческого жилья местам, ему послышалось, будто большое войско с шумом проходит мимо, и он подумал, что это свита Роберта Беллема, который спешит на осаду Курси. Восьмая луна в это время сияла в созвездии Овна, освещая странствующим путь. Этот самый пресвитер был молод, смел, крепок телом и проворен в движениях. Услышав шум, он перепугался и начал рассуждать сам с собой, бежать ли ему, спасаясь от бесчестных грабителей и ничтожных прихлебателей из графской свиты, или, засучив рукава, приготовиться защищаться. Но, заметив в поле, неподалеку от тропы, четыре дерева мушмулы, решил, что лучше поскорее добраться до них и спрятаться там, пока не пройдет войско. Однако некто огромного роста с булавой на плече преградил пресвитеру путь и, подняв булаву прямо над его головой, сказал: 'Стой и не сходи со своего места!' Пресвитер стал как вкопанный и, бросив поклажу, не смел даже пошевелиться. Великан с булавой встал рядом и, не причиняя ему никакого вреда, ожидал, пока войско пройдет мимо. Перед ними проследовала огромная толпа пеших воинов, тащивших на плечах скот, одежды, всевозможные припасы и разнообразные приспособления, которые обычно носят с собой грабители. Все они горько плакали и постоянно торопили друг друга. Пресвитер узнал среди них множество соседей, которые уже умерли, и услышал, что они подверглись великим мучениям за свои злодеяния. За ними следовала толпа грабителей могил, и стоявший рядом великан внезапно примкнул к ним. Они несли пятьсот похоронных носилок, на которых сидели людишки — маленькие, словно наны, но головы у них были больше бочки. Затем появился пень, который несли два эфиопа, а на этом пне был распят какой-то несчастный, привязанный за все конечности, да так крепко, что оглашал воздух ужасными стонами. Отвратительный демон, восседавший на пне, вонзал огненные шпоры в кровоточащие бока и спину грешника. Когда они проследовали мимо, Вальхелин узнал в несчастном убийцу пресвитера Стефана и понял, что он несет наказание за то, что пролил два года назад невинную кровь и не искупил этот грех покаянием.
За ними проследовали женщины, и пресвитеру показалось, что их бесчисленное множество, они ехали верхом так, как это положено женщинам, и сидели в женских седлах, утыканных раскаленными гвоздями. Ветер постоянно приподнимал их над седлом примерно на один фут и тут же снова опускал на острые шипы. Пылающими гвоздями были изранены их ягодицы, уколы и ожоги причиняли им тяжкие страдания. Несчастные каялись в гнусностях, за которые они подверглись подобным казням. Без сомнения, они удостоились этой участи за непотребные прелюбодеяния и плотские наслаждения, которым без устали предавались в земной жизни, и вот теперь наказанием для них стали огонь и зловоние. Громко восклицая, они оглашали округу страдальческими воплями, исторгнутыми нестерпимыми муками. В этой процессии священник узнал некоторых знатных женщин, а еще он заметил там множество мулов и лошадей с женскими седлами на спинах, принадлежащих тем, кто еще жив.
Пресвитер не мог пошевелиться от страха при виде подобного зрелища. Следом за женщинами тянулась многочисленная процессия клириков, монахов, а также их наставников — епископов и аббатов. На головах у клириков и епископов были черные шапки, головы монахов и аббатов были покрыты черными капюшонами. Они рыдали и плакали, а некоторые из них окликали Вальхелина и просили его по прежней дружбе, чтобы он за них помолился. Пресвитер увидел там тех, кого люди считали праведниками и кого человеческое суждение причисляло к святым, находящимся на Небесах. <…>[19] Пресвитер задрожал от столь ужасного зрелища и приготовился к худшему. Тут перед ним появилось следовавшее за монахами и клириками войско рыцарей. Они восседали на огромных лошадях и были вооружены так, словно отправлялись на войну, все они выступали под черными знаменами. Среди них были Ричард и Балдуин, сыновья графа Жильберта, которые недавно умерли, и множество других, кого я не смогу перечислить. Среди прочих там был и Ландри де Орбек, умерший за год до того, и он заговорил с пресвитером, громким голосом выкрикивая свои поручения, и прежде всего попросил о том, чтобы священник передал несколько слов его жене. Те, кто следовал в строю спереди и сзади, заставили его замолчать и сказали пресвитеру: 'Не верь Ландри, ибо он — лжец!' Он был виконтом и судебным поверенным Орбека и возвысился благодаря своему уму и сметливости, несмотря на скромное происхождение. В своих действиях и указаниях он поступал по собственной прихоти, получая подарки, переворачивал правосудие и служил скорее жадности и лжи, чем справедливости. Недаром даже его спутники, подвергавшиеся таким же мучениям, прозвали его обманщиком. В этом строю перед ним никто не заискивал и никто не восхищался его врожденным красноречием. Воистину, пока мог, он старался оградить свои уши от просьб бедняков, а теперь никто не желал склонять свой слух к его мольбам.
Вальхелин, проводив глазами строй рыцарей, стал размышлять и сказал про себя: 'Несомненно, это свита короля Херлы. Я слышал, что многие видели ее, однако не доверял рассказчикам, ибо никто не представил подлинных доказательств. Ведь только что передо мной проследовали тени усопших, но и мне никто не поверит, если я ничем не смогу подтвердить свои слова. Приближусь-ка я к одной из лошадей, которые скачут за ними, взберусь на нее, отведу домой и покажу соседям в качестве доказательства'. И он тут же подошел к черному как уголь скакуну, но тот вырвался из его рук и поскакал вслед за вереницей эфиопов. Пресвитер опечалился, что не смог завладеть желаемым, однако он был молод, смел и силен. Встав посреди дороги, он приготовился схватить приближающегося коня. Конь же дал поймать себя, извергнув из ноздрей огромное облако, подобное длинному копью.[20] Пресвитер поставил левую ногу в стремя, а рукой схватил удила и тут же почувствовал под стопою невероятный жар, а сквозь ладонь, зажавшую удила, в его тело до самого сердца проник нестерпимый холод. И тут же к нему подъехали четверо всадников, сказавшие леденящими голосами: 'Зачем ты набрасываешься на наших лошадей? Отправишься с нами! Никто из нас не причинил тебе вреда, тогда как ты попытался украсть наше добро!' Почувствовав сильный страх, он отпустил коня, и, в то время как трое рыцарей хотели схватить пресвитера, четвертый сказал: 'Оставьте этого человека и позвольте мне поговорить с ним, ибо через него я могу передать послание своей жене и детям'. Затем он обратился к перепугавшемуся насмерть пресвитеру: 'Прошу, выслушай меня и передай моей жене то, что я скажу'. Пресвитер ответил: 'Я не знаю, кто ты, да и жена твоя мне не знакома'. Рыцарь сказал: 'Я — Вильям де Глос, сын Бамона, который был знаменитым трапезничим Вильгельма из Бристоля и его отца Вильгельма, графа Херефорда. Я запятнал себя тем, что грабил и разорял и совершил больше прегрешений, чем о том можно рассказать. Из прочих смертных грехов больше всего повинен я в стяжательстве. Ссудив деньгами одного поселянина, я в залог забрал его мельницу, он же так и не смог вернуть долг, и я оставил мельницу своему сыну, лишив законных наследников их имущества. Поэтому во рту у меня раскаленный железный жернов, и носить мне его тяжелее, чем полный руанский сундук. Прошу тебя, скажи Беатрисе, жене моей, и Роджеру, сыну моему, чтобы они пришли мне на помощь и как можно скорее возвратили наследникам залог, доход от которого уже давно превысил сумму долга. Пресвитер ответил: 'Вильям де Глос умер давным- давно, и у меня нет доверия к твоим словам. Я не знаю, кто ты такой. Не знаю, кто твои наследники. Если я осмелюсь рассказать подобное Роджеру де Глосу, его братьям или их матери, они сочтут меня
