нас брали многочисленные интервью; фотографировали, так сказать, и в розницу и оптом; одним словом, создалась обстановка больших ожиданий, которых нам не суждено было оправдать.
Проиграли мы, что называется, с треском. Во всех восьми весовых категориях — тогда еще их было не одиннадцать, как теперь, а восемь. Причем все бои проиграли нокаутами. Москвичи — Булаков, Авдеев, Любимов, Пушкин, Щербаков, Сильчев, Перов и Юрченко — буквально разгромили нашу команду; почти все поединки закончились в первых раундах.
Я, разумеется, тоже проиграл. Моим противником оказался бывший моряк-дальневосточник Николай Юрченко. Высокий, физически очень крепкий, с мощными, великолепно развитыми мышцами, он обладал колоссальной силы сухим точным ударом и являлся грозным противником. Еще накануне боя мне сказали, что о нем с уважением отзывается сам Королев, который познакомился с Юрченко на тренировке и испытал на себе во время пробного спарринга его знаменитый удар.
Меня в этом смысле также не ожидало разочарование. Юрченко начал бой уверенно и решительно. И уже в конце первой минуты я получил возможность оценить достоверность полученных о нем сведений: его встречный кросс настиг меня с неумолимостью рока, едва я ослабил на какой-то миг защиту. Удар был настолько быстр и точен, что защититься от него, как мне тогда показалось, просто невозможно.
Дальше пошло в том же духе: любую ошибку — а в них тогда у меня недостатка не было! — противник моментально использовал. Юрченко бил из самых различных положений, но почти всегда очень точно и резко. В какой-то мере это напоминало избиение: настолько его техника и мастерство были в тот раз выше моих возможностей. Чувствовал я себя крайне отвратительно, и не столько от ударов Юрченко, хотя они были весьма и весьма весомыми, сколько от сознания своей беспомощности, от ощущения неотвратимости того, что происходило на ринге. Быть пешкой в чужих руках всегда малоутешительно; когда же за тобой следят тысячи глаз, переносить это вдвойне тяжелее.
А во втором раунде случилось самое худшее.
В одно из мгновений очередной атаки Юрченко, угрожая ударом в голову, заставил меня вскинуть руки, и когда я увидел, что удар — мощный встречный прямой — идет не в голову, а в корпус, сделать уже было ничего нельзя. Жгучая, нестерпимая боль вспыхнула где-то чуть выше желудка, обожгла мозг и бросила на брезент.
Я слышал, как судья отсчитывал секунды, но встать не мог. Стыд, жгучий стыд за собственную унизительную беспомощность добавился к ней уже потом, когда судья объявил нокаут.
В раздевалке меня вырвало.
Бой с Юрченко, как бой тяжеловесов, оказался последним, восьмым по счету, и мое поражение окончательно довершило крах нашей команды. Матч со сборной Москвы и явился, по существу, моим первым настоящим боевым крещением, моим и всего литовского бокса. В тот день я навсегда запомнил одно: ничто в жизни не дается сразу, наскоком. Разумеется, если речь идет не о пустяках, а о чем-то серьезном. А бокс — для меня это было серьезно; без бокса я уже не представлял себе будущего. И мне вдруг до боли стало ясно, сколько бездумного, мальчишеского, легкомыслия скрывалось под моими розовыми мечтами. Я понял, что в большом спорте, как и в любом другом настоящем деле, нет и не может быть легких путей. Одно дело — удача, совсем иное — прочный успех. Его не завоюешь одной-двумя случайными победами. Даже если это победы над чемпионами. Они, эти победы, как выяснилось, немного стоили.
А добиться успеха мне очень хотелось. И именно в боксе. Как ни странно, жестокий урок, полученный в Москве, не только не отбил охоту к рингу, но, наоборот, придал ему в моих глазах еще большую желанность и привлекательность.
Убеждение, что бокс — самый мужской, даже ультрамужской, если можно так выразиться, вид спорта, обрело для меня с тех пор окончательную бесспорность.
Больше всего меня привлекало в нем то первородство мужского поединка, которое из всех видов спорта сумел сохранить в чисто первозданном виде один лишь бокс; привлекало тогда, продолжает привлекать и теперь. Никакая другая разновидность поединка, будь то борьба или самбо, дзюдо или карате, не может похвастаться таким преимуществом. Все они существуют в жестких рамках многочисленных правил и ограничений, которыми в значительной мере выхолощен из них первоначальный смысл подлинного физического конфликта, мужского единоборства в его чистом, незавуалированном виде.
Бокс в этом смысле — хотим мы того или не хотим — оказался более консервативен, предельно сохранив само естество физического столкновения, бескомпромиссного и ничем не замаскированного от посторонних глаз.
Перчатки и канаты ринга, которые появились как атрибуты спорта, не потянули за собой длинного перечня всевозможных ограничений и запрещений, не исказив тем самым изначального существа бокса. Вето на отдельные виды ударов, такие, скажем, как удары ниже пояса или открытой перчаткой, не носит принципиального значения: оно не меняет характера схватки, а лишь очищает ее от несвойственных ей, привнесенных извне нечестных приемов. Расхожие фразы, вроде тех, когда бокс сравнивают с «фехтованием на кулаках» или называют «обменом знаний с помощью жестов», остаются лишь фразами, лишенными смысла. На ринге не «фехтуют кулаками», на ринге ведут бой. Бой — и ничто другое.
Тот же Юрченко, например, отнюдь не заботился об углублении моей спортивной эрудиции, не ставил он также своей задачей и повышение моей боксерской квалификации; он просто послал меня в нокаут. Он вышел на ринг, чтобы добиться победы, и добивался ее, нимало не обременяя себя не относящимися к делу соображениями. Нанося удары, он преследовал одну-единственную цель — подавить сопротивление противника, заставить его, если это окажется возможным, сложить оружие. И это естественно. Такова сущность бокса, и ей незачем меняться или под что-то подлаживаться.
На все вкусы не угодишь. Всегда были и будут люди, которые по поводу и без повода спешат обвинить бокс в варварстве, жестокости, негуманности и прочих смертных грехах. Но, как правило, это те, кто никогда не надевал кожаных перчаток. И это тоже естественно. Со стороны чаще всего видишь лишь форму, упуская иной раз само существо.
Бой на ринге подчас действительно жесток. Бокс — единственный вид спорта, где боль и кровь узаконены. В самбо, например, болевой прием не проводится до конца. А на ринге даже могут убить. Случается и такое. По сообщениям токийских газет, например, за последнюю четверть века только на рингах Японии погибло свыше двухсот боксеров. Правда, речь идет о профессиональном ринге. Но и любительский бокс не обходится без травм. И хотя статистика свидетельствует, что их процент у боксеров- любителей ниже, чем, скажем, у хоккеистов, футболистов или горнолыжников, но тем не менее в боксе травмы тоже далеко не редкость, и порой они бывают довольно опасными и серьезными.
Печально, но ничего не поделаешь. Хирургия, врачуя тела, тоже не страшится ни боли, ни крови, однако методы ее никто оспаривать не станет. Мне могут возразить, что медицина — это неизбежно, это необходимость. А спорт? Спорт не менее необходим и неизбежен. Он тоже врачует тело; больше того — он врачует души, помогая укрепить мужество, волю, стойкость, уверенность в собственных силах и уважение к себе. А бокс в этом смысле оставляет далеко позади подавляющее большинство видов спорта. В самбо, дзюдо, вольной и классической борьбе, где, как и в боксе, двое противников ведут между собой схватку, демонстрируются в основном технические приемы; на ринге же в первую очередь выдвигается на первый план дух бойца, сила мужского характера.
Проиграть схватку на ковре неприятно, но, пожалуй, не стыдно. Ну не хватило мастерства, физической силы, наконец. Совсем иное — проиграть бой на ринге. А вдруг обвинят в трусости, в отсутствии воли, в неспособности терпеть по-мужски боль? Такое эмоционально переживается гораздо сложнее. Все, что касается характера, человек привык принимать близко к сердцу. Оставшаяся без ответа пощечина или оплеуха приносит неизмеримо больше боли, чем любой самый мощный, пусть даже нокаутирующий удар. Бокс, кстати, самое надежное средство избавить себя от этого. Тот, кто овладел его искусством, всегда сумеет дать отпор хулиганам любых весовых категорий. Но и безответными ударами, полученными в бою на ринге, также мудрено гордиться. Ведь они наносятся тоже, так сказать, публично, на глазах зрителей и болельщиков. Потому-то любой боксер, даже когда он безнадежно проигрывает, редко прекращает по собственному почину бой. Он терпит и ждет, когда это сделают за него другие — его секундант или судья. Причем он не охает и не стонет под градом ударов, не морщится и не кривится от боли — он знает, что настоящий мужчина, настоящий боец не имеет на это права. Нужно, как говорится, сохранить хорошую мину даже при плохой игре. А это не просто — уметь достойно держаться даже тогда, когда из тебя вышибают
