– Верно, верно! – поддерживают остальные.
– Ну что ж, – отвечает Киппель, – на Сараджев у меня самого денег хватит, но если и вино требуется, то придется устроить небольшой сбор пожертвований.
– Конечно, – замечает Тоотс. – Отчего это вы должны нас каждый день угощать? Сегодня наш черед. Тыниссон, Тали – а карбл, а карбл! [4] – при этом он протягивает Киппелю два серебряных рубля, а тот, позвякивая ими на ладони, с комическим видом отвешивает перед каждым из присутствующих низкий поклон: «А карбл, а карбл, а карбл!»
Получив с каждого его пай, Киппель приглашает всех присесть где кому заблагорассудится, набрасывает себе на плечи дырявую клеенку и убегает.
– Только про вино не забудьте! – кричит ему вслед Леста. – Этот проклятый Сараджев чересчур крепок для меня.
– Безусловно! – доносится из коридора.
– Смотрите, чтоб молния и вам в ногу не ударила, – в свою очередь предупреждает Тоотс, но ответа уже не слышно: управляющий торговлей, подпрыгивая, пересекает двор.
– Ну так вот, – обращается Тоотс к друзьям, – мне уже раньше хотелось вам кое-что сказать, но потом заговорили о Сараджеве и прервали меня. А теперь садитесь и слушайте внимательно, что я вам скажу.
С этими словами Тоотс взбирается на штабель ящиков, кое-как усаживается, отыскав более или менее прочную опору для ног, и начинает сверху своего рода нагорную проповедь. Тыниссон и Леста садятся на ящики у стола. Тали стоит, прислонившись спиной к печке. Все трое собираются слушать.
– Видите ли, – откашлявшись, начинает управляющим имением, – прежде всего я обращаюсь к тебе, дорогой друг Тыниссон, имей это в виду. В то время, когда я бродил по России, а ты, как примерный пчеловод и хозяин хутора, копил деньги и относил их в банк под проценты…
– Стой! – восклицает Тыниссон. – Откуда ты знаешь, что я копил деньги и отдавал их на проценты?
– Во-первых, заткнись, – отвечает ему Тоотс, – и дай мне молоть дальше. Когда я замолчу, тогда ты будешь говорить – хоть до самого вечера.
– Ладно! – добродушно улыбаясь, соглашается Тыниссон. – Давай, заводи!
– Ну так вот… – снова начинает Тоотс. – Пока я бродил по России, а ты копил деньги, остальные наши приятели тоже не баклуши били. Тали, как видишь, – студент, Леста – аптекарь… и так далее. Но, кроме того, этот самый Леста, который был когда-то маленький, как мальчик с пальчик, а теперь вытянулся, как жердь, помимо своих аптечных дел, насочинял еще кучу стихотворений и рассказов. Эти рассказы и стихи позарез необходимо напечатать, и так уже много времени ушло попусту. Дальше. Так вот. Ты, Тыниссон, вероятно, и раньше слышал, да и сам понимаешь, что издание любой книги требует затрат. Так вот значит, затрат… Но дело в том, что у самого Лесты сейчас нет таких денег, чтобы одному нести все расходы по печатанию. Вот тут-то и обязаны ему помочь его школьные товарищи, если они вообще вправе называть себя товарищами. Обрати внимание, Тыниссон, сама судьба свела нас с тобой сегодня на ступеньках то ли еврейской, то ли русской лавки. Я возблагодарил этот счастливый случай и мысленно сказал себе: «Вот мы и есть те люди, которые это дело сделают». Ты человек толковый и сам теперь понимаешь, о чем речь, гм, а?
– Да-а, – отвечает Тыниссон, глядя в окно. – Ну и дождь зарядил! Этот Сарачев, или как его там, будет мокрый, как ряпушка.
– Пусть, пусть идет дождь, – закуривая папиросу, говорит Тоотс, – это очень хорошо, грибы будут расти, да и мой старик не рискнет с лошадью высунуться из «Ээстимаа». Напечатать книгу Лесты обойдется в триста рублей. За триста рублей Лаакман согласен в своей типографии отпечатать Лесте книгу в тысячу экземпляров. Само собой понятно, что триста рублей – это куча денег. Они на земле не валяются, но если мы, четверо парией, сложимся, то соберем эту сумму. Как ты полагаешь, Тыниссон?
– Да-а, можно бы и собрать.
– Ну вот! – радуется управляющий имением. – Это уже слово настоящего мужчины. На, возьми, закури папиросу, тогда продолжим разговор. Да бери ты, черт возьми…
В это время кто-то, пробегая под самым окном, громко чихает.
– Будьте здоровы! – откликается Тоотс и продолжает: – Так вот, через некоторое время Леста станет продавать свои книги и вернет нам все одолженные ему деньги. Ты не бойся, деньги твои не пропадут, я знаю – на книгах хорошо зарабатывают. Не видал ты, что ли, как торговцы книгами сначала с узелками по деревням бродят, книги разносят. А потом приедешь в город, глядишь – у них уже большая лавка и брюхо толстое…
– Да нет, чего ж тут бояться…– бормочет Тыниссон.
– Бояться нечего, – подбадривает его Тоотс. – А теперь скажи, Леста, сколько у тебя самого-то денег, а потом и подсчитаем. Или, может быть, у тебя, кроме рукописи, вообще ничего за душой нет?
– Я уже скопил на печатание пятьдесят рублей, – отвечает Леста.
– Пятьдесят рублей, – повторяет Тоотс. – Прекрасно. Тали, ты стоишь внизу, возьми карандаш и запиши на печке – пятьдесят рублей.
Тали берет карандаш и пишет.
– Так, – командует со штабеля ящиков управляющий. – Леста – пятьдесят рублей. Фундамент заложен, начало сделано. Теперь ты. Тали. Ты хотя еще н в студентах ходишь, сам не зарабатываешь и доходов никаких у тебя нет, но зато ты – лучший друг писателя и первый почитатель его таланта… Живете, бываете вместе… Ну, словом, сколько ты сможешь одолжить Лесте, чтобы и самому на бобах не остаться?
– Ну… – улыбается в ответ Тали. – Тоже рублей пятьдесят – от человека, который еще в студентах ходит.
– Есть! Отмечай: Тали – пятьдесят рублей.
– Нет, у Тали не стоят брать, – горячо вмешивается Леста, – у него у самого ничего нет.