Все более ощущая неловкость под проницательным пристальным взглядом гостя, Лиз слегка сощурила глаза с таким выражением, какое, она надеялась, он расценит как предупреждение не терять времени на попытку очаровать ее. Она не доверяла мужчинам – не хотела подчиняться власти мужа. Помимо управляющего, который следил за исправным ходом тяжелого труда на ранчо, мужчины ей были не нужны. Конечно, кроме отца. Мысль о Сэмюэле Хьюзе толчком вернула Лиз в настоящее. Ее внимание моментально переключилось на задумчивый блеск во взгляде старшего из мужчин. Вот чушь! Очевидно, она слишком долго взирала на проклятого герцога. Так долго, что ее отец принял ее предупреждение за интерес.
– Папа, возможно, мне лучше оставить вас вдвоем обсудить то…
– Обед подан! – Торжественный возглас Дэвиса прервал ее слова. Дворецкий отступил назад, оставив двери открытыми.
– Позвольте мне. – Грэй предложил руку женщине, явно испытывающей как беспокойство за больного отца, так и раздражение на неуклюжую ситуацию… и, похоже, на него.
Лиз ничего не оставалось делать, как положить руку на его согнутый локоть, слегка касаясь его пальцами; однако, когда они двинулись вперед, она подняла подбородок, и гордое презрение сквозило во всех ее чертах.
Когда молодые люди двинулись по направлению к столовой, Дэвис встал позади своего хозяина. Он толкал вслед за ними плетеное кресло, и даже Элизабет не заметила, что к нему приделаны колеса.
– Вы бывали на континенте, мисс Хьюз? – вежливо спросил Грэй, когда они сели, и первое блюдо из форели под белым винным соусом было подано лакеем в темном костюме и белых перчатках.
– Нет. – Односложный ответ сопровождался кратчайшим из взглядов. Она не добавила, что ее мало что интересует по ту сторону Атлантики. Ее сдержанность, однако, вовсе не объяснялась тем, что это прозвучало бы грубо. Она стремилась дать понять отцу, что ее совершенно, абсолютно не интересует этот более чем подходящий поклонник.
Было до противного ясно, что отец устроил этот обед с единственной целью познакомить ее с герцогом. Только усилием воли Лиз заставила себя не взорваться. Болезнь, кажется, превратила ее отца в такого же бесстыдного сводника, как мать любой девицы, начавшей выезжать. Лиз этого не потерпит! Она не сделает ничего поспешного, чтобы не возбудить гнев отца, но и ничего такого, что бы герцог мог принять за поощрение!
Обед поглощался бы в почти полном молчании, останься дело в руках Лиз. И это несмотря на галантные попытки герцога вовлечь хозяйку в разговор. Все его усилия вознаграждались настойчиво отведенным взглядом и такими односложными ответами, что он обратился за поддержкой к мистеру Хьюзу и начал – в основном одностороннюю – дискуссию относительно достоинств американской и британской железнодорожных систем.
Все трое вздохнули с облегчением, когда напрасная трата усилий прекрасного повара подошла к концу. В завершение обеда женщины всегда оставляли мужчин наедине с их портвейном, – таким образом Лиз рассчитывала избежать общества мужчин. Она ошиблась.
– Лиз, – дрожь превратным образом придала силу слабому голосу Сэмюэля, – позвони, чтобы Дэвис проводил меня в кабинет.
Стремясь сделать что угодно, лишь бы ускорить свое освобождение, Лиз тотчас подняла серебряный колокольчик, всегда лежавший под рукой хозяйки. Как только раздался его звон, отец продолжил распоряжение:
– Ты присоединишься к нам с Грэйсоном в моем кабинете.
– Зачем? – Лиз хотелось отвергнуть неожиданное и нежелательное приглашение, хотя со всей очевидностью было ясно, что это не приглашение, а приказ.
– У меня для тебя важные новости.
Лиз перевела взгляд с отца на гостя с нарастающим страхом. Что это за новость, настолько конфиденциальная, что ее можно было сообщить только за стенами кабинета, и какое отношение она могла иметь к чужому человеку, пристальный взгляд которого тяжело придавливал ее? Она в отчаянии мысленно поискала какую – нибудь безобидную цель. Может, это связано с железной дорогой отца? Может, герцог имеет отношение к этой области в своей стране? Может быть, потому эта тема преобладала во время обеда? Ощущение пустоты в животе насмешливо говорило ей, что таковая возможность не что иное, как неудачная шутка.
Сэмюэль Хьюз в кресле, толкаемом Дэвисом, двинулся первым. С нарастающим трепетом Лиз шла по коридору, не отрывая взгляда от полоски толстого турецкого ковра, устилавшего путь в маленькую, заполненную книгами комнату, которая была, сколько она себя помнила, местом уединения ее отца.
Обойдя кресло на колесах, Дэвис бесшумно распахнул хорошо смазанную дверь. В одном углу комнаты стоял массивный письменный стол красного дерева, в глубине, позади него, в подставке для цветов стоял папоротник, выбранный матерью Лиз. Папоротник разросся до невероятных размеров, и хотя его зеленые листья грозили заполонить все пространство позади стула, отец ни за что не позволял убрать его с того места, которое выбрала его любимая жена почти десятилетие назад. Когда Сэмюэля вкатили и устроили за письменным столом, Грэйсон подвинул кресло для Лиз, потом сам сел в такое же рядом.
– Элизабет! – Сэмюэль наклонился вперед, положив руки на блестящую поверхность стола, помолчал, очевидно обессиленный несколькими словами, произнесенными за обедом.
Лиз сидела прямо, в неудобной напряженной позе. Отец никогда не называл ее Элизабет, за исключением случаев, когда необходимо было представить ее кому-нибудь официально.
Узнав хорошо знакомые признаки упрямого нрава в линиях нежного подбородка, Сэмюэль обезоружил дочь слабой, умоляющей улыбкой.
– Я быстро приближаюсь к концу своих дней. – Лиз открыла было рот, чтобы опровергнуть это мрачное предсказание, но Сэмюэль жестом дрожащей руки остановил ее возражения. – Приближение неизбежного конца сделало меня более чувствительным относительно невыполненных обещаний, которые я дал твоей дорогой матери на ее смертном ложе.
Непроизвольно Лиз откинулась назад, вжимаясь в мягкую обивку кресла, как будто пытаясь избежать того, что, по ее опасениям, должно было последовать.
– Ты знаешь, я поклялся, что ты получишь отличное образование, какое положено светским
