Застигнутая врасплох, Лиз не сумела быстро ответить. Единственной четкой мыслью был бесполезный вывод о том, что скромная элегантность пурпурно-серого платья этой женщины была прекрасной оправой для врожденного высокомерия, которое являлось такой же частью ее натуры, как и проницательная глубина ее немигающих глаз.
– Если вы не хотите признаться, что нуждаетесь в отдыхе, тогда пожалейте меня. Я охотно признаюсь, что очень устала.
Легкое прикосновение к руке Лиз было слишком слабым, чтобы заставить кого – нибудь – меньше всего кого-нибудь столь упрямого, как она – сделать что-либо против воли. Но, возможно, именно из – за этой слабости или жалобы женщины на усталость Лиз сдалась.
Когда они подошли к крепкой плетеной скамье в тени высокого вяза в одном из углов сада, очаровательная старушка устроилась на краешке сиденья и вполоборота посмотрела на Лиз блестящим понимающим взглядом:
– Я леди Чарлз, лучшая подруга бабушки вашего мужа. Когда я увидела самую дорогую для моей подруги вещь на вашей шее, я поняла, что должна познакомиться с вами.
Слегка нахмурившись, Лиз защищающим жестом прикрыла изящную вещицу кружевами. Неужели эта женщина сомневается, что она достойна носить ее?
– Лилибет дорожила этой камеей больше всего, за исключением внука, который носит имя ее любимого мужа. – Слабая улыбка смягчила выработанную надменность черт, не способную скрыть ее природной теплоты. – Она доверила талисман ее счастливого замужества Грэйсону, наказав ему подарить его женщине, которую он когда-нибудь полюбит.
Прочно вернувшись в настоящее, Лиз почувствовала в желании леди Чарлз поговорить с ней определенную цель, и она хотела понять ее или же чего ждут от нее. Она произнесла то, что могла утверждать с абсолютной честностью:
– Заверяю вас, что дорожу этой брошью так же, как, должно быть, ваша подруга.
– Я рада, владелица этой камеи должна дорожить ею. – Старая женщина улыбнулась с искренним удовольствием, но все еще продолжала сидеть прямо, не откидываясь поудобнее на высокую спинку скамьи. – Она также должна оставаться символом удачного союза.
Лиз улыбнулась в ответ. Глаза ее смягчились при мысли о неожиданном счастье, которое она нашла в своем замужестве.
– Меня обеспокоил ваш очевидно расстроенный вид. – На лице леди Чарлз появилось выражение сожаления, ей искренне было жаль молодую американку, несомненно с трудом приспосабливающуюся к незнакомой обстановке. – И поскольку вы новичок в нашем светском кругу, я посчитала своим долгом дать вам совет относительно его привычек, особенно одной, которую проницательные жены предпочитают не замечать.
Лиз понимала, что леди Чарлз вряд ли могла иметь какое-то представление о том, что в действительности расстроило ее. Поэтому ее поразило не это ее замечание. Напротив, как только прозвучало слово «долг», неприятное предчувствие пронзило ее. Никогда, на памяти Лиз, это слово, произнесенное другим человеком, не служило предзнаменованием желанных новостей.
– Это обычай, который благовоспитанные английские женщины научились не замечать, но к которому вы, боюсь, можете оказаться не готовой.
Подозревая, что молодая герцогиня уже слышала намеки на неприятные слухи, леди Чарлз заговорила на эту тему, так как была уверена, что это легче перенести, услышав из уст сочувствующего человека. Если она не предупредит девушку, эти факты, она не сомневалась, сообщат ей в жестокой форме язвительные сплетники, всегда готовые подмешать полуправду в чайник счастья и заварить свежий чай скандала.
– Ваш муж и я пользуемся услугами одного и того же юриста. Хотя наш мистер Стивенс – воплощение ответственности и осмотрительности, до недавнего времени он имел клерка с менее симпатичными свойствами. Это лицо проговорилось нескольким любопытствующим, что Грэйсон недавно изменил свое завещание и включил в него пункт, по которому обитательница дома в Сент-Джонс Вуд получает обеспечение до конца ее дней.
Не поняв этого странного сообщения, которое, по-видимому, не представляло для нее интереса, Лиз промолчала.
– Она содержанка Грэйсона. – Леди Чарлз наклонилась вперед и прошептала это принятое обозначение вульгарной реальности, и забавляясь, и сочувствуя наивности молодой герцогини. – Как я понимаю, она живет в доме много лет, задолго до того, как он ездил в Америку.
Лиз почувствовала себя дурочкой, не поняв с самого начала, что имеет в виду эта женщина. Но, осознав, она онемела, не в силах произнести ни слова.
– Я вижу, это явилось для вас шоком, милая. – Леди Чарлз нежно похлопала по изящным ручкам в белых лайковых перчатках. – Мне ужасно неприятно сообщать столь огорчительные известия, но я опасалась, что есть необходимость помочь вам понять положение Грэя в обществе, члены которого, возможно, поступают в подобных ситуациях непривычным для вас образом.
Лиз слышала эти слова и мысленно видела Грэя, обнимающего другую женщину. Все эти ночи, когда он утверждал, что должен работать допоздна, чтобы устранить разногласия и выработать компромиссы с коллегами-политиками, может, он был в каком-то маленьком коттедже, забавляясь со своей любовницей? Болезненная мука перешла в опаляющий гнев. Английские женщины, возможно, и отводят глаза в сторону и делают вид, что не знают, но она предупреждала Грэя о своей неспособности делать вид. Он не может надеяться, что она закроет глаза на его игры. Единственный способ, которым она может разобраться с «ситуацией», – поставить его перед ней лицом к лицу.
Леди Чарлз встревожилась, увидев огонь, вспыхнувший в бирюзовых глазах:
– Вероятно, теперь, когда вы женаты, у него не будет желания продолжать визиты в Сент-Джонс Вуд. Возможно, он уже порвал эти отношения, но, как благородный человек, не может выбросить на улицу женщину, которая была верна ему столько лет, женщину, которая, должно быть, уже не в том возрасте, когда может найти себе новую поддержку.
– Леди Чарлз, вот вы где!
Неожиданный возглас прервал неловкое молчание между той, кого окликнули, и молодой женщиной, не проронившей ни слова с момента неприятного разоблачения. Они обе повернулись навстречу хозяйке
