минуты на минуту, а мы совсем не в форме, чтобы произвести впечатление даже на них. Кроме того, будет лучше, если они найдут лагерь опустошенным, как после налета целого войска. Нам стоит вернуться к нашим лошадям.
— А что делать с убитыми?
— Мы похороним их там, наверху, среди деревьев. Там и место приятнее, и почва мягче.
Итак, с большим трудом и неимоверными усилиями, те из нас, кто был не слишком серьезно ранен, перенесли четыре тела — двоих раненых и двух убитых — в небольшую рощицу, где мы оставили своих лошадей. Я видел, что Джофри собирал полоски сырой кожи по всему лагерю, но у меня не было времени проявлять любопытство. Когда мы добрались до лошадей, нас ждал неприятный сюрприз. Шесть животных сорвались с привязи и убежали. Эли предположил, что они направились домой. Таким образом, раненым и обессиленным людям предстояло пешком проделать весь путь обратно в Зион. Моя Голубка осталась, как и Лэсси, — кобыла Джофри, обе они заржали, радостно приветствуя наше возвращение.
За неимением лопат, мы руками и острием топоров выкопали небольшие углубления для тел Вила Ломакса и Тома Крейна. Эли произнес молитву над могилами, и по его просьбе я пробормотал, как мог, своими опухшими губами то, что сохранилось у меня в памяти от погребальной службы. На этот раз она не показалась мне сложной. Уже в третий раз я участвовал в обряде похорон. Повернув голову, я увидел Джофри Монпелье у подножья холма, шепчущего какие-то слова, которые трудно было разобрать на расстоянии. Он заметил мой взгляд, перекрестился и пояснил:
— Я ведь католик, разве вы не знали?
— Нет, — сказал я. — И боюсь, что это будет иметь нежелательные последствия.
— Какие именно?
— Расскажу, когда смогу говорить.
Теперь нужно было позаботиться о живых.
— Мы сделаем носилки, — предложил Джофри, положив перед собой все кожаные веревки, которые ему удалось собрать. — Те, у кого не повреждены руки, должны срезать четыре прочных молодых деревца.
Мы работали по очереди. Даже я, орудуя только одной правой рукой, сделал несколько сильных ударов топором. Джофри Монпелье не прекращал работу до тех пор, пока носилки не были готовы, несмотря на то, что при этом его лицо стало мертвенно-бледным. Носилки состояли из двух стволов, соединенных перекладинами из кожаных канатов, на которые были наброшены ветки и верхняя одежда. Все это сооружение крепилось между седлами наиболее крепких лошадей. Энди, Эдвард Камбоди, Моисей Пикл и Джейк Крейн, которые были легче остальных, сели на лошадей, несущих носилки, остальные распределились как могли, так что верхом ехали самые пострадавшие, предоставив более здоровым идти следом. И как всегда, на мою долю выпало быть в паре с Эли. Я ехал верхом на своей Голубке, он шел рядом, перекинув руку через поводья. Почему-то мы оказались в самом конце этого шествия. Оливер Ломакс и Джофри по очереди садились на Лэсси, причем Джофри, оказавшись в седле, ехал вперед, чтобы присмотреть за носилками.
Около полудня Лэсси споткнулась и начала хромать. Оливер Ломакс, который был в седле в тот момент, пока Джофри шел рядом со мной, непринужденно болтая, спешился.
— Вот так! — вспылил Джофри. — Вот что значит одалживать свою лошадь дураку! Ты что, не видел, куда едешь? Такая огромная яма. Зачем тогда лошади всадник?
Он осторожно осмотрел ее ногу.
— Убирайся с глаз моих, тупица, — не унимался он, — иди раздели с Битоном его клячу и передай ему от меня, чтоб он не отпускал поводья, пока ты в седле.
Бедный Ломакс с совершенно убитым видом поспешил скрыться подальше от злого языка Джофри, в то время как последний отстал от нашей компании, медленно ведя за поводья Лэсси, уговаривая и лаская пострадавшее животное. Она пыталась сделать несколько шагов, но больная нога подозрительно безжизненно повисла, и лошадь страдальчески глядела на хозяина влажными темными глазами. Я остановил Голубку, повернулся и увидел, как голубые глаза Джофри под бескровным рассеченным лбом наполнились слезами. У Джофри к горлу подступил комок. Оливер потерял брата — конечно, ему трудно было сосредоточиться на дороге, но кобыла была любимицей Джофри, и мне вспомнилось, в каком радостном восторге она мчалась по этой же дороге не далее, как вчера.
Он гладил ее, склонялся головой к бархатному лбу.
— Только попытайся, родная. Ну попрыгай на трех ногах, моя золотая. Не могу же я оставить тебя здесь на растерзание индейцев. Лэсси мотала головой из стороны в сторону, упрямым жестом выражая всю свою боль. Джофри тянул поводья.
— Пойдем, дорогая. Я помогу тебе. Если бы мог, понес бы тебя на руках.
Она поковыляла вперед, но через несколько ярдов снова остановилась. Джофри склонился над ногой животного. Подняв голову, он буквально разрыдался.
— Вперед! — скомандовал он Эли и мне. — Езжайте, не смотрите.
— Поехали, — сказал я Эли. — Мы ничем не можем ему помочь.
— Она сломала ногу, — подтвердил Эли.
Мы проехали немного вперед, пока поворот дороги не скрыл от нас трагическое зрелище нежного прощания Джофри с лошадью. Через несколько минут прозвучал выстрел. Еще пару секунд — и Джофри промчался мимо нас, будто сам дьявол преследовал его, и присоединился к голове колонны.
— Теперь садись ты, Эли, — наконец сказал я. — Прогулка пешком взбодрит меня.
Эли поднял на меня глаза и обратился с одной из своих редких и довольно приятных улыбок.
— Я нормально себя чувствую, и если мы немного отстанем, ведь не беда?
— Как по мне, то нет, — ответил я. — Но ты должен немного отдохнуть. Остальные чередуются, поэтому и движутся быстрее.
Он тяжело тащился за моей лошадью, а я впал в легкую дрему. Равнина закончилась, и дальнейший путь в Зион запетлял между деревьями. Сквозь полусон я вдыхал аромат цветущей смородины. Это и привело меня в чувство. — Эли, — настаивал я. — Либо садись на Голубку, либо иди чередуйся с кем-то из впереди идущих.
— Мне не догнать их, — признался он.
— Ничего. Если ты не захочешь сесть на лошадь, я сам поеду вперед и остановлю кого-то. Ты ведь не можешь пройти пешком весь путь. Даже если пострадали только руки, ты все равно потерял много крови.
— Ну, ладно, только совсем недолго, — согласился он, помог мне слезть, и сам тяжело взгромоздился на лошадь.
Из-за моей хромоты продвижение наше еще больше осложнилось, и не успел я проковылять и полмили, как Эли отдал мне поводья.
— Давай, залезай в седло, от каждого твоего шага у меня самого болят ноги.
Он поднял меня в седло, отпустил уздечку и спрыгнул на землю уже более ловким движением.
И я вернулся в свое сладостное забытье.
Резкий толчок и шум, внезапно вернули меня к действительности.
— Что это? — встрепенулся я.
— Лошадь, — сказал Эли. — Она шла за нами некоторое время. И только сейчас заржала. Думаю, что это моя.
— Но твоя несет одного из раненых, — возразил я, имея в виду ту лошадь, на которой вчера ехал Эли и которая была выбрана для носилок как одна из наиболее крепких.
— Да не та. Это Мэгги.
— Мэгги?
— Та, которую я привез из Плимута и потерял в прошлом году. Ну помнишь, Кезия хотела забрать ее. Я вернусь посмотрю.
Мы снова вошли в небольшую рощу. Начал моросить легкий дождик. Никаких животных поблизости не было видно. Но Эли побежал назад по тропе, протягивая вперед руку и призывно выкрикивая: «Мэгги, хорошая моя, Мэгги!» Он скрылся за стволами дальних деревьев. Минут через десять он вернулся с выражением крайнего отчаяния на изможденном лице.
