– Скажите пожалуйста! – Глаза незнакомки, которые он едва мог разглядеть под мешковатым капюшоном, гневно сверкнули. – Я не привыкла терпеть оскорбления от незнакомцев в собственном доме!
Женщина протянула ему руку, но он оставил ее жест без внимания. С возгласом негодования и раздражения она с трудом поднялась, скользя, покачиваясь и изо всех сил стараясь устоять на ногах.
Наконец, выпрямившись, она встретилась с ним взглядом. Глаза ее сощурились, а затем удивленно распахнулись, когда она узнала его.
– Вы?
Это не было вопросом. Не было это и простым замечанием. Это прозвучало, скорее как гнусная инсинуация.
– А вы, – произнес Майлз с равным презрением, откидывая с нее капюшон, – должно быть, Оливия? Похоже, у всех Девонширов манеры Аттилы[2].
Девушка попятилась. Она снова натянула на голову капюшон, закрывая верхнюю часть лица, но Майлз успел заметить прядь густых, красновато-каштановых волос. Волосы были слегка растрепаны, как если бы она во время этой одинокой прогулки часто снимала капюшон и подставляла лицо ветру. Эффект оказался поразительным. Несколько прядей упали на лоб и виски, отчего ее большие глаза казались еще больше. Их сине-зеленый оттенок выгодно оттенялся яркими пятнами негодования на щеках – или, быть может, причиной румянца был лишь холод. Ее скулы так и пылали. Внезапное осознание врезалось в Майлза, как холодный северный ветер: если это действительно Оливия Девоншир, то она совсем не безобразна. Отнюдь.
– Что вы здесь делаете? – негодующе воскликнула она.
– Замерзаю, – ответил Майлз, пряча руки в карманы.
– Что вы здесь делаете? – повторила девушка.
– Я предполагал, что пришел повидаться с вашей сестрой, однако...
– И вы видели ее? Да? Видели? Отвечайте же, черт возьми! – Она нетерпеливо топнула ногой.
Майлз нахмурился, теперь уже ни капли не сомневаясь в том, что не холод – причина краски у нее на щеках. Глаза девушки полыхали огнем под черными дугообразными бровями, усиливающими гримасу раздражения. Он пересмотрел свое прежнее мнение. Боже милостивый, похоже, что девица так же взбалмошна и сумасбродна, как и вся их семейка.
– Да, – бросил он. – Я ее видел.
Руки, покрасневшие от холода, стиснули накидку, кровь отхлынула от лица девушки, она побледнела.
– Мальчик... – Слова замерли у нее на губах, но взгляд остался прикованным к нему.
Майлз вскинул бровь.
– Ах, да... мальчишка. – Он наградил ее своей прославленной, или, скорее, бесславной, улыбкой Уорвиков холодной, расчетливой и презрительной. – Я видел и его. Легкие, как кузнечные мехи. Судя по всему у него темперамент его мамочки. Или папочки... Вы знаете, кто отец ребенка, мисс Девоншир?
Женщина промолчала.
– Впрочем, если вдуматься, в нем, действительно, есть что-то цыганское – черные волосы, буйный нрав.
Ни один мускул не дрогнул на ее лице. И тем не менее, стоя вот так, лицом к лицу с безмолвной женщиной, Майлз чувствовал, какая неистовая страсть клокочет в ее душе. Он видел такой же жестко сжатый рот, такой же стеклянный, немигающий взгляд неверия на лице матери. Он знал, что внутри у нее все дрожит.
Наконец, не сказав больше ни слова, она отвернулась и, ровно держа спину, зашагала по обледенелому тротуару с грацией канатоходца.
Заносчивая маленькая шлюшка. Задирает нос, будто, она лучше него.
– Мисс Девоншир! – крикнул Майлз.
Девушка приостановилась и оглянулась с плохо скрываемой досадой.
– А сколько у вас татуировок?
Подбородок девушки обиженно дернулся вверх, плечи подались назад. Подхватив юбки красными от холода пальцами, она бросилась к дому, не удостоив его даже бранного слова в ответ. На крыльце стоял дрожащий дворецкий с забытым плащом Майлза в руке. Оливия выхватила у него плащ, оглядела его и медленно повернулась к Майлзу. Снисходительно улыбнувшись, она заявила:
– Настоящий джентльмен никогда не позволит себе носить одежду, находящуюся в таком ужасном состоянии. Воротник совсем обтрепался, сэр.
С этими словами она швырнула подбитую атласом накидку, стоившую ему десять фунтов, в грязную лужу.
Оливия терпеливо ждала, пока седовласый мажордом снимал с нее плащ, бормоча себе под нос, что она схватит воспаление легких, если будет продолжать разгуливать в таком виде в такую жуткую погоду. Проворчав в ответ, чтобы он занимался своим делом и что это ее право, если она желает умереть таким способом. Они обменялись короткими улыбками, затем Джон, с аккуратно сложенным и повешенным на руку плащом, растворился в полумраке огромного дома.
Девушка бросилась в ближайшую комнату, откинула бархатную портьеру и ладонью расчистила круг на запотевшем окне. Майлз Кембалл Уорвик садился на лошадь. Вид у него был продрогший и злой. Мокрый плащ он набросил на плечи.
Майлз бросил взгляд в сторону дома.
