Он показал пальцем на дверь, и она закрыла ее, прислонившись к ней спиной, и наблюдая за тем, как он медленно поворачивается.
Майлз сощурился. Оливия расстегнула верхние пуговки платья, прежде чем лечь в постель. Теперь оно распахнулось, обнажая полоску белого тела и розовый бутон татуировки на груди. По растрепанным, выбившимся из узла волосам и слегка припухшим глазам было очевидно, что она спала.
– Вы пьяны? – спросила Оливия несколько хрипловатым голосом. – Если да, сэр, то лучше сейчас же уходите. Я не имею ни малейшего желания общаться и спорить с пьяным.
– С чего ты взяла, что я пришел спорить?
Она подозрительно нахмурилась и облизала губы кончиком языка.
– Мой братец вежливо приказал мне составить ему компанию за выпивкой перед ужином – событие, как ты понимаешь. Подозреваю, что он намерен словесно высечь меня за то, что моя мать живет в Брайтуайте. Он, без сомнения, напомнит мне, что Брайтуайт принадлежит мне лишь на испытательный срок, а именно, если я не продемонстрирую платежеспособности к концу следующего года, собственность вернется к нему. И, таким образом, он имеет полное право требовать, чтобы Элисон Кембалл была удалена из дома. А как послушный сын и законопослушный гражданин я должен оставить свои мечты владеть Брайтуайтом и покинуть его, чтобы до конца дней жить счастливо с женщиной, которая вышвырнула меня вон, когда мне было восемь лет. Однако, будучи внимательным мужем, я сказал ему, что должен проконсультироваться с тобой перед нашим тет-а-тет. Кроме того, нам так много надо наверстать. Не так ли?
– Именно. – Она прочистила горло и сунула руку в карман платья, доставая очки. Пальцы девушки путались, разворачивая дужки, потом поднесли их к носу.
Майлз засмеялся и покачал головой. Он двинулся к ней, наблюдая, как глаза ее сделались больше, а затем еще больше за толстыми линзами.
– Сегодня ты не спрячешься за этой дрянью.
Не успела она опомниться, как он сорвал с нее очки и швырнул их на пол, потом придавил их каблуком, раздавливая стекла.
Оливия ахнула.
– Идиот! Что ты делаешь?
– Вот что.
Взяв жену одной рукой за горло, он прислонил ее спиной к двери, наблюдая, как сине-зеленые глаза вспыхнули в равной степени страхом и вызовом, а рот приоткрылся. Она вцепилась в его запястье обеими руками. На мгновенье злость мужа на ее с Дэмиеном вмешательство в его жизнь и дела была забыта. Нежданная волна желания к этой несносной женщине захватила его.
– Сэр, вам меня не напугать. И, – добавила она выразительно, – дома у меня есть еще одни очки.
Его рот скривился в улыбке, он приблизил к ней лицо.
– О, я не собираюсь причинить тебе вред, моя милая. Стены слишком тонки. Могут быть свидетели. Нет, я пришел сюда за кое-чем, что потерял сегодня.
Оливия медленно заморгала и, казалось, смутилась, потом занервничала, потом вздрогнула, когда он протиснул колено между ее бедер и прижал ее спиной к двери. Взгляд девушки остановился на его лице и, сделав резкий вдох, она в отчаянии попыталась перехватить его руку, скользнувшую вниз, чтобы поднять край платья.
– Ч-что ты делаешь? – возмутилась она сдавленным голосом.
У нее ничего не было под платьем. Бедро было теплым, гладким и крепким.
– Я же сказал тебе. Боюсь, я потерял кое-что сегодня или может в тот момент, когда согласился на условия твоего отца относительно приданого. Ты еще не догадалась, что я ищу, моя дорогая женушка? Гмм? Тогда позволь мне сказать тебе. Я ищу свои яйца. Ты кастрировала меня сегодня перед всеми этими людьми, вот я и подумал, может ты здесь их прячешь.
Ее глаза встретились с его глазами, губы приоткрылись. Она лишь охнула, когда его рука обхватила ее влажную, чувствительную плоть.
Он ожидал борьбы, язвительных колкостей, слетающих с ее хлесткого языка или сурового выговора за столь грубое обращение с ней. Он хотел шокировать ее. Заставить ее почувствовать унижение, которое он испытал. Но она стояла, подобно лани, застывшей под дулом ружья, а тело ее становилось горячим и податливым под его прикосновением. Хотя, впрочем, чему он удивляется? В конце концов, такова ее репутация.
Нахмурившись, он вспомнил те минуты, когда целовал ее, снова испытывая то тревожащее наслаждение, которое обнаружил во вкусе и прикосновении ее губ. Если он постоит здесь еще, вспоминая о ее мягких губах, открывающихся навстречу ему, словно лепестки розы, тянущиеся к солнцу, они пробудят в нем обезумевшее от страсти животное, и он позабудет причины своего гнева. Он совершит какую-нибудь глупость, например, швырнет ее на кровать и проникнет в ее тело... возьмет то, что по праву брачного закона принадлежит ему. Проклятье, она такая соблазнительная. Его пальцы нежно играли с ней до тех пор, пока лицо ее не вспыхнуло, а чувствительная плоть не стала влажной и горячей. Тишину прерывало лишь ее неровное дыхание. Глаза ее покрылись поволокой, сочные губы приоткрылись, а бедра шевельнулись – едва уловимое движение навстречу его руке.
Ей нравится это. О да. Он гадал, что же еще она любит, ждет ли от секса мягкой нежности или первобытной страсти, как нравится ему. Необузданной. Дикой. Взрывной.
Если бы только он был сейчас немножко пьянее... то мог забыть, как она манипулировала, распоряжалась кастрировала его перед всем Ганнерсайдом. Но он слишком зол.
Убрав руку, он дал краю платья упасть, затем отступил, ослепив ее улыбкой, которая пригвоздила ее к двери с той же силой, что и его тело минуту назад. Все тело ее заметно задрожало, лицо побледнело. Какой юной и уязвимой казалась она в этот момент. Будь она другой женщиной – девственницей, – он мог бы истолковать ее дрожь испугом его сексуальной агрессивности. Но наверняка это распутство заставило ее покраснеть от жаркой страсти. Несомненно, она думала об ином времени и месте, возможно, о другом мужчине. Однако, глаз она не отводила. Взгляд ее не дрогнул. Прошло несколько безмолвных мгновений. Наконец она взяла себя в руки и поглядела на него с прежним вызовом, словно говоря: «Ну что же ты?
