оглянулся, но ничего не смог различить сквозь шепчущий ветер. Он становился слабее с каждым шагом.
Раньше он полагал, что знаком с отчаяньем, но теперь понял” что всегда был далек от этого. Подлинным отчаяньем был этот болезненный подъем, это упрямое стремление к тьме. Это был черный груз на его шее, черная пещера, которая его поглощала.
Теперь дороги назад не было. Дело шло к завершающей схватке. Избежать ее нельзя. -
Они подобрали тот же самый ключ к нему, как к Качилю и Фелуче. Согласие. Качиль пошел на согласие в страхе, сломленный… Фелуче — радостный и полный ожидания. Теперь шея на согласие Хейвор, без подлинного страха, но уж точном и без радости. Но этого было достаточно.
Они достигли вершины холма. Хейвор стоял, тяжело дыша, и девушка посмотрела ему в лицо. Ее собственные черты были белыми, ясно различались только глаза, такие светло-голубые, что напоминали благородные камни восточных стран.
Затем запылала рукоятка заступа в его ладони, он посмотрел в сторону и увидел торчащую из-под снега памятную дощечку.
— Да, — сказала Силси, не поворачиваясь. — Они похоронены здесь, моя мать и маленькая сестра. Я вырезала их имена на дощечке. А вон там дорога.
Хейвор повернулся и увидел извилистую тропу, более низкую, чем окружавшая ее почва. Контур тропы казался ему по жуткому выделенным, словно тушью провели по снегу.
Он хотел сказать Силси еще что-нибудь, но ему не доставало настоящих слов.
— Иди же! — крикнула она внезапно, — Иди же, наконец! Хейвор подумал, что девушка боится, он быстро повернулся к тропе и почти бегом сделал первые шаги, в То время, как она осталась возле могилы.
ТЬМА
Взошла луна. Сейчас она не казалась Хейвору черепом мертвеца, а скорее, белой бумажной маской, повисшей на небе. Ветер успокоился. Было очень тихо. Только его сапоги поскрипывали в снегу.
Он шел по тропе. Вначале окружение представлялось бесконтурным, но затем снова пошли леса, растопырившие свои припудренные белым пальцы. Один раз он увидел вдали отблеск на горизонте, словно тысяча светильников и факелов города в ночи. Возможно, Венка, но наверняка он не знал. Действительность, или иллюзия, теперь это было все равно.
Он шел по тропе. Шел внимательно, потому что боялся сделать круг и снова оказаться вблизи старой фермы. Но он боялся и того, что тропа может привести к какой-нибудь деревне, он представлял себе, как уронит кубок, и черное дыхание вырвется из его зева, заражая все вокруг. Поэтому примерно через час он — оставил тропу и углубился в лес.
Сосульки блестели и позванивали над его головой. Хейвор ничего не чувствовал — ни холода, ни колючек кустарника, ни острых камней под подошвами. Вскоре он перестал чувствовать ноги и ему приходилось следить за каждым шагом, каждым движением колена, каждым соприкосновением с почвой, чтобы не споткнуться.
Затем земля перед ним кончилась.
Он остановился и уставился в бездну из снега и черной скалы. Старая каменоломня, давно забытая. Сюда уже никто не являлся, кроме птиц, змей и сбившейся с пути дичи, которая опрометчиво попадала в эту яму, ибо на дне впадины, примерно в двадцати футах, лежали кости животных, полускрытые снегом.
Хейвор почувствовал, что это подходящее место. Здесь он должен оставить кубок и ждать своего конца.
За края каменоломни цеплялись деревья. Он использовал их ветви и рукоять заступа как опоры и благополучно одолел пару шагов. Но дальше склон был голым. Он поскользнулся, заступ вылетел из рук и полетел вниз. Хейвор прополз на четвереньках, примерно, метр, затем снова поскользнулся, больно упал на спину и покатился в глубину.
Он лежал в снегу и хохотал, не зная, почему. Он был так оглушен, что не мог сказать, поранился он или нет. Хейвор поднялся и почувствовал, что может стоять.
Заступ торчал вертикально в снегу. Он вытащил его. Была ли земля здесь внизу мягкой? Лезвие проскрежетало несколько раз по обломкам скалы. С каждой попыткой у Хейвора становилось меньше сил. На его руках, как золотые спирали, лежали два или три бледных волоса. Он не тратил сил, чтобы стряхнуть их.
Затем заступ врезался в почву, и Хейвор начал Копать. Кубок раскачивался в мешке при каждом движении то туда, то йода.
Это продолжалось недолго, так как скоро Хейвор снова наткнулся на твердую скалу, но дыра, которую он выкопал, была достаточно глубока. Ом развязал ремни, открыл мешок и, вытащив кубок, поднял его вверх.
Где-то наверху, на краю каменоломни, ему послышался звук ударов копыт по снегу.
Хейвор поднял голову.
— Ладно, вы там, трое, — сказал он. Голос прозвучал пусто и металлически в ледяном воздухе. — Я здесь. Спуститесь и берите меня! Нет? Вы можете победить меня только во сне, не правда ли? Так борются только трусы.
Он выпустил кубок. Сосуд упал в плоскую яму, с колокольным звоном ударившись о скалу. Хейвор взял заступ и с усилием стал бросать полусмерзшуюся землю и снег. Когда яма была заполнена, он пристально посмотрел и подумал, что видит, как сквозь почву мерцает желтоватый свет.
Мысль пришла неожиданно, из кубка вырастет дерево, золотое дерево с драгоценными камнями на ветвях. Ему вспомнилось, Что что-то подобное он думал, когда хоронил Качиля.
Где-то наверху, на краю каменоломни, ему послышался звук, подобный вздоху ветра. Он ничего не видел.
— Да, да, — шептал Хейвор, — нетерпеливое отродье! Вам придется еще немного подождать.
Он нашел каменный обломок и подтащил его к месту, где зарыл кубок, затем еще один и еще. Чем меньше были камни, которые он таскал, тем тяжелее они весили. Он представлял себе, как дерево с золотыми руками-змеями проникает сквозь почву вверх и раздвигает камни в сторону.
Была старая сказка: королевский сын дрался с великаном, оглушил его и связал. Затем наколдовал Гору перед входом в пещеру, чтобы враг не мог ускользнуть.
— Мне нужна гора, — пробормотал Хейвор. Где он слышал эту сказку? Возможно, в сиротском приюте. Там был мальчик, который ночью рассказывал истории…
Где-то наверху, на краю каменоломни шорох теней, дыхание. Хейвор лег на застывшую почву, но не чувствовал холода, только холод в глубине своей души.
Что дальше? — размышлял он. — Засни! И тогда они явятся. Никакой борьбы, никакой боли. Встреча во тьме.
Хейвор закрыл глаза. Гигантское море сна накатило на него.
Он не имел веры-Ее задушили священники. Но сейчас, в это последнее мгновение, он шептал молитву, без всякой надежды и желания, и, собственно, без какой-либо осознанной причины, ту молитву, которую он шептал ребенком восьми лет в убогости и одиночестве севера:
«О мой Бог, прости мне мои грехи и вину, избави меня от ночи и от тьмы ночи, дай мне силу против страха и предохрани меня от зла, чтобы дожил до ближайшего утра. Аминь.”
Затем высокие волны обрушились, накрыли его, а прибой бушевал в его голове, и Хейвор потерялся в океанской пене.
Дорога. Он был на дороге.
По обеим сторонам лежал снег, мертвенно-белый, но дорога была белее. Царила темнота, но утро было не за горами, так как на краю неба виднелась светлая краснота.
Он мчался, не на своем гнедом, а на создании из ночи и снега, черном, как уголь, с бело-лунной гривой и хвостом, с кожей, которая ощущалась гладкой и холодной, как полированный камень.
Над дорогой бежали облака, которые обвивались вокруг ног лошади, распадались и снова бежали дальше, черные облака, которые мчали вперед независимо от ветра.
Лошадь достигла возвышенности, и наверху, на гребне, его ждал траурный экипаж.
