Роберт Янг
Девушка-одуванчик
* * *
Увидев на холме девушку, Марк вспомнил стихотворение Эдны Сент-Винсент Миллс[1]. Оно пришло ему в голову, наверное, потому, что девушка стояла на солнце и ветер трепал ее волосы — золотистые, как цветок одуванчика; а может быть, и потому, что старомодное белое платье обвилось вокруг ее стройных ног. Во всяком случае, Марк был уверен, что она непонятным образома перенеслась из прошлого в настоящее. Первое впечатление оказалось ошибочным: как потом выяснилось, она явилась не из прошлого, а из будущего.
Он вскарабкался на холм и, тяжело дыша, остановился позади нее. Она еще не видела его, и он думал, как заговорить с ней, не испугав. Пытаясь придумать что-нибудь, он достал трубку, набил ее и разжег, прикрывая от ветра ладонями. Подняв голову, он увидел, что девушка уже стоит к нему лицом и с любопытством разглядывает его.
Марк медленно подошел к ней, остро чувствуя близость неба и наслаждаясь дующим в лицо ветром. Он подумал, что ему следует почаще совершать прогулки. До холма он шел лесом, а теперь лес, уже тронутый кое-где огненными красками осени, раскинулся далеко внизу, а за лесом виднелось маленькое озеро со стандартным домиком на берегу и мостками для ловли рыбы. Когда жену Марка неожиданно вызвали в суд — она была присяжным заседателем, — ему пришлось проводить оставшиеся две недели летнего отпуска в одиночестве. Днем он ловил рыбу с мостков, а прохладными вечерами читал, сидя у большого камина в гостиной. Через два дня размеренное существование ему приелось; он отправился побродить по лесу, вышел к холму, поднялся на него и увидел девушку.
Подойдя поближе, он увидел, что глаза у нее голубые — голубые, как небо, на фоне которого вырисовывался ее силуэт. Лицо у нее было юное, нежное, прелестное. Он с трудом подавил желание протянуть руку и погладить девушку по щеке, обласканной ветром; он почувствовал, как дрожат кончики пальцев.
Да ведь мне сорок четыре, а ей едва ли больше двадцати, подумал он. О господи, что на меня нашло!
— Любуетесь видом? — спросил он громко.
— О да, — сказала она, повернулась и восторженно всплеснула руками. Это же просто чудесно!
Марк посмотрел в ту же сторону.
— Да, — сказал он. — Да.
Внизу, у подножия холма, снова начинался лес. Теплые сентябрьские краски его захлестнули всю долину, стиснули деревушку, видневшуюся невдалеке, и сошли на нет у самой границы городских предместий. А вдали таял в дымке зубчатый силуэт Коув-сити, похожий на расползшийся средневековый замок — в дымке он казался каким-то совсем невещественным, сказочным.
— Вы тоже из города? — спросил он.
— Пожалуй, — ответила она и улыбнулась. — Я из того Коув-сити, который старше этого на двести сорок лет.
По улыбке девушки он понял, что она и не надеется убедить его, но что в глубине души ей было бы приятно, если бы он притворился, будто верит ее словам. Он тоже улыбнулся.
— То есть из города две тысячи двухсот первого года нашей эры? — сказал он. — Должно быть, город к тому времени неимоверно вырос.
— Да, вырос, — сказала она. — Теперь это часть гигантского города, который доходит до этого самого места. — Она показала на опушку леса у подножия холма. — Две тысячи сороковая улица проходит прямо через ту кленовую рощицу, — продолжала девушка. — Видите вон те белые акации?
— Да, — сказал он, — вижу.
— Там теперь новая площадь. И на ней такой большой магазин самообслуживания, что его за полдня еле обойдешь. Там можно купить все от аспирина до аэрокаров. А рядом с магазином, там, где у вас буковая роща, большой магазин готового платья, в котором продаются новейшие творения ведущих модельеров. Платье, которое на мне, я купила сегодня утром. Оно простенькое и красивое, правда?
Красивое… На нее что ни надень, все будет красиво. Но Марк все-таки взглянул на платье. Оно было сшито из незнакомого материала, явно синтезированного из морской пены и снега. На какие только чудеса не способны фабриканты синтетических тканей… и каких только небылиц не придумывают молоденькие девушки!
— Наверно, вы прибыли сюда на машине времени, — сказал Марк.
— Да, папа изобрел такую машину.
Марк пристально посмотрел на нее. Он никогда не видел такого самообладания — хоть бы чуточку покраснела.
— И часто вы бываете здесь?
— Да. Это мои любимые координаты во времени и пространстве. Порой я стою здесь часами, смотрю и насмотреться не могу. Позавчера я увидела кролика, вчера — оленя, а сегодня — вас.
— Но как же это так — вчера, — спросил Марк, — если вы всякий раз возвращаетесь в то же самое время?
— А, я понимаю, что вы хотите сказать. Дело в том, что течение времени действует на машину, как и на все другое, и чтобы вернуться в те же самые координаты, нужно переводить машину назад каждые двадцать четыре часа. Но я этого никогда не делаю, потому что мне больше нравится возвращаться в разные дни.
— Ваш папа когда-нибудь бывал здесь с вами?
Высоко над головой лениво проплывал гусиный клин, и девушка некоторое время следила за ним.
— Папа болен, — сказала она наконец. — А ему бы так хотелось побывать здесь… Но я рассказываю ему обо всем, что вижу, — поспешно добавила она, — а это почти то же самое. Будто он сам бывает тут. Правда?
Во взгляде ее сквозило такое желание услышать подтверждение, что это тронуло его до глубины души.
— Разумеется, — сказал он, а потом добавил: — Как замечательно, должно быть, иметь машину времени.
Она кивнула с серьезным видом.
— Щедрый дар людям, которые любят природу. В двадцать третьем веке таких красивых лугов осталось совсем немного.
Он улыбнулся.
— Не так уж много их и в двадцатом веке. Я бы сказал, что этот уголок своего рода уникум. Надо почаще приходить сюда.
— Вы живете неподалеку? — спросила девушка.
— Я живу в домике милях в трех отсюда. Считается, что я в отпуске, но получается что-то не то. Жена исполняет свои обязанности присяжного заседателя в суде и потому не могла поехать со мной. Откладывать отпуск было уже поздно, вот и приходится мне быть чем-то вроде Торо[2] поневоле. Меня зовут Марк Рандольф.
— А я Джулия, — сказала она. — Джулия Данверс.
Имя идет ей. Идет так же, как и белое платье, голубое небо, холм и сентябрьский ветер. Наверное, она живет в маленькой деревушке в лесу… Если ей хочется выдавать себя за человека из будущего, то это ее дело. Гораздо важнее чувства, испытанные им при первом взгляде на нее, и нежность, которая охватывает его всякий раз, когда он смотрит на ее хорошенькое личико.
— Чем вы занимаетесь, Джулия? — спросил он. — Или вы еще учитесь в школе?
— Я учусь на секретаря, — сказала Джулия. Выставив вперед ногу, она сделала изящный пируэт и сложила руки на груди. — Стать секретарем — моя мечта, — продолжала она. — Ведь это просто чудесно — работать в большом важном учреждении и записывать, что говорят важные люди. Вы бы хотели, чтобы я была вашим секретарем, мистер Рандольф?
— Очень бы хотел, — ответил он. — Моя жена была моим секретарем еще до войны. Вот тогда-то мы и встретились.
