Этот сын пустыни, часто посвящавший свои сентенции терпению, собственное тер-пение утратил к концу пятнадцатого заседания своего комитета. И кто упрекнет его за это? Ибрагим заметил, что он начинает сдаваться, но не смог его остановить. Для Ибраги-ма Палестина была внезапным ударом, болью, голодом. Для шейха Таджи Палестина скрывалась за туманом и становилась все более неясной по мере того, как измышления нашептывались в уши, желавшие слушать.
Однажды Таджи похвалился новыми золотыми часами. Они с Ибрагимом стали спо-рить, выхватили кинжалы, плакали, проклинали, их чуть не выгнали. После этого в разго-ворах между ними появилась напряженность. Через неделю - сшитый на заказ костюм, а однажды вечером он истратил несколько сотен долларов.
Каждый вечер, когда они покидали Зал конгрессов, других делегатов ждали цепочки лимузинов. Как-то, охваченный подозрениями, Ибрагим последовал за шейхом, завернул за угол и пошел вверх по Бетховенштрассе к ждавшему роллс-ройсу. Раскол их хрупкой коалиции оставался лишь делом времени. Дезертирство Таджи стало бы жестоким ударом. Ибрагим молил Аллаха дать ему мудрость обратиться к тому серьезно, и время для этого близилось.
Хаджи печально оглядывался вокруг, пока официант, его новый друг Франц, выкла-дывал содержимое подноса. Франц выложил четыре разных ломтя роскошного торта; их Ибрагим не заказывал, но их всегда снимали со вчерашней выкладки. Ибрагим с благо-дарностью улыбнулся, и Франц робко заморгал глазами, - славный христианин, набожный человек с пережитками. Они заговорили на ломаном арабском и ломаном немецком.
Он подождал, откусил кусочек. Тик-так, тик-так, бум, бум, бум, бум, бум, бум. Шесть часов. Должен появиться Чарльз Маан.
Ибрагим смотрел на женщин вокруг, на шляпки, туго посаженные на их тугие при-чески. И на мужчин с их тугими воротничками и шляпами, всегда черными, и обычно с тросточками, с механическим ритмом постукивающими по улице.
Неужели можно быть настолько удовлетворенным, что манеры становятся безмятежными, без всякого гнева и протеста? Может быть, можно и ему остаться в таком месте на-всегда? Что он умеет делать? Может быть, ему удалось бы раздобыть какую-нибудь одеж-ду и стать разукрашенным швейцаром. Нет, даже это невозможно. Чтобы повыситься до швейцарского швейцара, надо всю жизнь работать, заводить неприятные знакомства. Да-же и в этом случае арабская одежда была бы слишком кричащей. Почему никто никому никогда не кричит?
Сегодня бюджет нарушен, но он все же позволил себе роскошь еще одной чашки кофе. Швейцарское кофе хорошее, даже чуточку страстное, но оно, конечно, не вызывает тех чувств и ощущений, что арабское. Он опустошил тарелки. Чарльза Маана нет.
Чарльз был верным другом и союзником. С ним не надо было думать о хитростях и обманах, грязных делишках. Какую оценку они заслужили? Без них конференция была бы чистым фарсом. Они вынуждали главные арабские делегации к всякого рода уклончивым маневрам, публичным обещаниям, а иногда и к смущению. За это их невзлюбили.
По мере того, как тянулась конференция со всей ее тщетностью, Чарльз все больше склонялся к дискуссиям с христианскими учреждениями. Христиане были вне досягаемо-сти арабов, и те не могли ни помешать, ни принудить, ни обойти. Точной переписи бе-женцев не было, но кто-то предположил, что христиане составляют около десяти процен-тов населения лагерей, и их можно спасти. С благословения Ибрагима Чарльз сделал вы-бор в пользу христианского варианта.
Наблюдатель из Ватикана монсиньор Гренелли со второй недели присутствовал в Цюрихе и доверительно сообщил Чарльзу, что послал своему начальству благоприятный доклад.
Наблюдателю становится ясно, что все арабские делегации, за исключением тако-вой от беженцев с Западного Берега, приняли намеренный план держать беженцев вза-перти в лагерях с целью привить им ненависть к евреям. Они игнорируют любые гуман-ные решения ради увековечения конфликта с Израилем...
С другой стороны, Израиль выказал искреннюю готовность обсудить все аспекты ситуации, но арабские страны отказываются встретиться непосредственно с евреями, хотя известно, что во многих случаях имеют место тайные встречи... Любой арабский лидер, проявивший готовность открыто иметь дело с израильскими официальными ли-цами, встречает выраженное противодействие.
...решительно необходимо, чтобы мы вмешались через различные организации по помощи и благотворительности, дабы вызволить наших христианских братьев и сестер из этих лагерей...
Доклад уже месяц как был в Риме, когда монсиньор Гренелли внезапно был отозван для консультаций. Чарльз не знал, что именно обсуждается и когда монсиньор вернется. Случайная записка или послание из вторых рук указывали, что в Ватикане что-то затева-ется.
В половине седьмого Франц взглянул на Ибрагима и понимающе пожал плечами. Да, сегодня вечером без верного союзника. Становилось прохладно. Он вышел из кафе, запахнув пальто, прошел мимо Гроссмюнстера, поднялся по узенькой Кирхгассе и взо-брался по ступенькам на крутой холм, откуда с университета открывался еще один потря-сающий вид на столкнувшиеся горы, озеро и аккуратный городок под ними.
Ему не хотелось идти в меблированные комнаты. Он стал забавной причудой для студентов, большинство которых ему нравилось, но в этот вечер ему не хотелось нового повторения мяса с картошкой и бойкой болтовни на чужом языке, смысл которой он мог уловить лишь иногда. Не хотел он и проходить сквозь муки своего ломаного немецкого в гостиной с последующим одиночеством в своей комнате в мансарде.
Ему пришло в голову позвонить Эмме Дорфман. Эмма была пухленькая вдова, хо-зяйка маленького магазинчика, где продавались канцелярские и школьные принадлежно-сти, журналы, табак. Она и ее покойный муж несколько лет жили в Каире, где он работал десятником в фирме по монтажу заводского оборудования. Ибрагима привлекли ее об-рывки арабского языка, остальное произошло само собой. У нее была маленькая уютная квартирка над магазином, вся в безукоризненных салфетках и вышивках. Эмма была мало привлекательна для постоянных клиентов-мужчин. Она довольствовалась тем, что пере-брасывалась несколькими шуточками со студентами, деятелями ее церковного прихода, вдовой-матерью и вдовой- сестрой. На Ибрагима она смотрела как на нежданный, сбитый ветром плод, случайно упавший как раз там, где и нужно.
Во время его посещений раз или два в неделю Эмма суетилась вокруг него, наполня-ла его вечно пустой желудок чуть менее ласково, чем кормили в меблированных комна-тах, и оказалась теплой и приятной партнершей в постели. У нее были крупные аппетит-ные ягодицы, вызывавшие у Ибрагима приступы примитивной страсти, а ее большие гру-ди были настоящей колыбелью. К тому же она вовсе не была толстой швейцарской куклой и удерживала его от проституток, на которых отнюдь не был рассчитан его бюджет.
Важнейшим элементом этой дружбы было то, что ей хотелось расположения Ибра-гима много сильнее, чем ему - ее, так что у него оставался еще управляемый ресурс воз-можностей.
Ибрагим помешкал на углу Шмельцбергштрассе и Штернвартштрассе и спустился по переулку к спальням фрау Мюллер. Подчиняясь импульсу, он повернулся кругом и по-шел обратно к необароккской, нео- псевдозамковой огромности здания университета, где возле входа стояли телефоны-автоматы.
- Алло, фрау Дорфман слушает.
- Эмма, это Ибрагим.
- О, рада тебя слышать. У тебя все в порядке?
Ибрагим издал самый длинный в жизни вздох.
- Я хотел бы зайти.
- Боже мой, Ибрагим, почему же ты не позвонил раньше? Раз ты был вчера вечером, я совсем не ждала, что ты так скоро зайдешь опять. Боюсь, мама с сестрой проделали уже весь путь от Зелленбюрена. Придешь завтра?
- Может быть.
- Ибрагим, у тебя все в порядке?
