— Клянусь.
— В таком случае, откуда это стремление, чтобы все знали?
— Я ничего не имела в виду. Только то, что люблю тебя.
— Тихо. Об этом молчок. Ты можешь все расстроить, а я только что практически уладил наше дело.
— Расскажи.
— Потом. Или, может быть, вообще не расскажу. Дело на мази, вот и все, что тебе следует знать. В любом случае все утрясется, если ты постараешься вести себя как разумный человек.
— Ты только скажи мне, что надо делать, и я сделаю.
— Ты должна помнить, кто ты и кто я. Я думаю о Марте. И тебе бы следовало.
— Да. Иногда я про нее забываю, когда я с тобой. Спасибо, что ты напомнил, Чарли.
— Не Чарли. Доктор. Зови меня доктором.
— Да, доктор. — Сказанное ею слово прозвучало эротически. — Один поцелуй, доктор. Мы так давно не виделись.
Видя, что его урок усвоен, доктор стал более податливым. — Если вы настаиваете, миссис Холлман.
Она застонала. Я прошел в угол веранды, ощущая себя немного задетым, ибо оживление Зинни, оказывается, предназначалось не мне. Я закурил утешительную сигарету.
Возле дома раздался переливчатый детский смех. Я наклонился над перилами, заглядывая за угол. Милдред и ее племянница перебрасывались теннисным мячиком. Марта ловить еще не умела. Милдред посылала ей мячик по земле, и девчушка кидалась за ним, как заправский игрок в бейсбол. Впервые за время нашего знакомства Милдред выглядела раскрепощенной.
За ними наблюдала седовласая женщина в цветастом платье, сидевшая в шезлонге в тени. Она воскликнула:
— Марта! Тебе нельзя переутомляться. И, смотри, не запачкай платье.
Милдред повернулась к пожилой женщине: — Пусть запачкает, если ей нравится.
Но игра была уже испорчена. Улыбнувшись хитренькой улыбкой, ребенок поднял мячик и забросил его за забор, окружавший лужайку. Мячик, подпрыгивая, исчез среди апельсиновых деревьев.
Женщина в шезлонге вновь повысила голос: — Вот видишь, что ты натворила, проказница — из-за тебя потерялся мячик.
— Проказница, — пронзительным голосом повторила девчушка и начала распевать: — Марта — проказница, Марта — проказница.
— А вот и нет, ты хорошая девочка, — сказала Милдред. — А мячик не потерялся. Я найду его.
Она направилась к калитке. Я открыл было рот, чтобы предостеречь ее не заходить в рощу. Но меня отвлекло происходящее за моей спиной на подъездной дорожке. Под колесами затормозившего автомобиля захрустел гравий. Я обернулся и увидел новый «кадиллак» сиреневого цвета с золотистой отделкой.
Вышедший из-за руля мужчина был одет в твидовый костюм. Его волосы и глаза обладали тем же оттенком, что и у Карла, но он выглядел старше, тучнее и короче. Его лицо раскраснелось от негодования, тогда как лицо Карла покрывала больничная бледность.
Зинни вышла на веранду встретить его. К сожалению, ее губная помада была смазана. Глаза лихорадочно блестели.
— Джерри, слава Богу, что ты приехал! — Драматическая нотка прозвучала фальшиво, и она понизила голос: — Я так волновалась, чуть не заболела. Где ты пропадал весь день?
Тяжело ступая, он поднялся на крыльцо и оказался с ней лицом к лицу. На каблуках Зинни была выше его. — И совсем не весь день. Я ездил в клинику повидать Брокли. Кто-то ведь должен был устроить ему заслуженную выволочку. Я высказал все, что думаю о порядках в больнице.
— Стоило ли тратить время, дорогой?
— Во всяком случае, я выговорился. Эти чертовы врачи! Получают деньги и... — Он большим пальцем ткнул в сторону автомобиля Грантленда: — Кстати, о врачах. Что он тут делает? Кто-нибудь заболел?
— Я полагала, ты знаешь. Я говорю о Карле. Разве Ости не остановил тебя на дороге и не рассказал?
— Машину его я видел, а самого — нет. А что с Карлом?
— Он на ранчо. У него оружие. — Увидев волнение на лице мужа, Зинни повторила: — Я полагала, ты знаешь. Мне казалось, ты потому и не едешь, что боишься Карла.
— Я его не боюсь, — сказал он, повысив голос.
— Боялся — в тот день, когда его увезли. И должен бояться после всего того, что он тебе наговорил. — Она добавила с неосознанной жестокостью, а, может, и не совсем неосознанной: — Я думаю, он хочет убить тебя, Джерри.
Он схватился руками за живот, словно она нанесла ему в это место удар. Руки его сжались в кулаки.
— Тебе бы хотелось этого, верно? Тебе и Чарли Грантленду?
Раздался шум раздвигаемой двери. Появился Грантленд, словно по вызову. Он произнес с наигранной веселостью: — Кажется, мне послышалось, что здесь склоняют мое имя. Как поживаете, м-р Холлман?
Джерри Холлман проигнорировал его. Он обратился к жене: — Я задал тебе простой вопрос. Что он здесь делает?
— Я дам простой ответ. У меня не было надежного человека под рукой, чтобы со спокойным сердцем отправить Марту в город. Поэтому я попросила д-ра Грантленда отвезти ее. Марта к нему привыкла.
Грантленд приблизился и встал за ее спиной. Она обернулась и мимолетно улыбнулась ему. Размазанная помада придала улыбке двойной смысл. Из этой троицы она и Грантленд являли собой органичную пару, — муж же стоял особняком. Словно не в состоянии вынести этого одиночества, он развернулся на каблуках, спустился с крыльца, выпрямив спину, и прошел в оранжерею.
Грантленд достал из нагрудного кармана серый носовой платок и вытер Зинни рот. Она подалась к нему навстречу.
— Не надо, — сказал он раздраженно. — Он уже в курсе. Ты ему наверняка рассказала.
— Я попросила его дать развод — ты знаешь — а он не круглый дурак. Ах, какое это имеет значение? — Она приняла фальшиво-самоуверенный или непринужденный вид женщины, совершившей прелюбодеяние и отмахнувшейся от прежней жизни с необычайной легкостью. — Может, Карл убьет его.
— Замолчи, Зинни! Даже в мыслях не...!
Его голос прервался. Он встретил меня взглядом и осекся. Затем повернулся на цыпочках, словно танцор. Под загаром проступил румянец. Выглядел он словно больной желтухой старик с глазами- буравчиками, однако доктор взял себя в руки и улыбнулся кривой, но самоуверенной улыбкой. При виде того, как выражение лица человека меняется так быстро и столь радикально, мне стало не по себе.
Я выбросил окурок сигареты, которую, казалось, курил уже целую вечность, и ответил ему улыбкой. Изнутри она ощущалась словно резиновая маска, а получилась застывшая гримаса. Джерри Холлман снял с меня ощущение неловкости, если я вообще в состоянии испытывать это чувство. Он торопливо вышел из оранжереи, держа в руках садовые ножницы. На его лице застыло сумрачное, отрешенное выражение.
Зинни увидела его и прижалась к стене. — Чарли! Берегись!
Грантленд обернулся в сторону Джерри, поднимавшегося по лестнице. Коротенький стареющий мужчина, который не выносил одиночества. В его глазах застыло выражение безысходного отчаяния. Он держал садовые ножницы обеими руками, и их лезвия блестели на солнце, словно двойной кинжал.
— Да-да, Чарли! — произнес он. — Берегись! Думаешь, удастся заполучить мою жену, а также мою дочку. Ничего не выйдет!
— У меня не было таких намерений, — произнес Грантленд с запинкой. — Мне позвонила миссис Холлман...
— Нечего прикидываться — «миссис Холлман». В городе ты ее не так называешь. Верно? — Джерри Холлман, стоявший на верхней ступеньке крыльца, широко расставив ноги, щелкнул садовыми ножницами. — Пошел вон, паршивая свинья! Если хочешь быть и дальше человеком, убирайся из моих владений и не приближайся к ним. Это касается и моей жены.
Грантленд натянул на лицо старческую маску. Он отодвинулся назад от угрожающих лезвий и, ища поддержки, взглянул на Зинни. Та стояла неподвижно, словно барельеф, прислонившись к стене, и в тени
