кремень.
– Нет, не кончено, – решительно произносит она, – потому что теперь тебе придется объяснить мне... Все! Все, что пока еще ускользает от меня. И прежде всего, кто этот сумасшедший? Как он смог занять твое место, Луи? Так прекрасно сыграть твою роль?
Я улыбаюсь. С сожалением. Мне бесконечно жаль ее в этот момент.
– Ты в самом деле хочешь знать?
– Я все еще словно в кошмаре. Так не может продолжаться. Ты должен мне помочь.
Раз она хочет... Впрочем, мне понятно ее желание...
– Ты помнишь тот роман, который я начал писать накануне твоего отъезда?
– Да. Однажды вечером с парохода сошел на берег в Дьеппе какой-то человек.
– Он бродил в тумане по городу, а я все думал, что он станет делать дальше.
– Помню, это был лицейский учитель.
– Ну так вот, то был не учитель, а сумасшедший. Еще был обманутый муж в поисках хитроумной мести, муж, который хотел убить, не совершая преступления сам. То был я!
Она хмурит брови. Выдумка и реальность – все смешалось в ее голове. Придется объяснить попроще.
– Ну, скажем, этот роман, сюжет которого я безуспешно замышлял, стал, если хочешь, для меня явью. Бродивший в тумане безумец нашел пристанище здесь в тот самый вечер, накануне твоего отъезда. Ты спала. В какой-то момент я узнал пришельца – я видел его фотографию в газете. И вдруг меня озарило! Вот она, моя месть! Невероятная месть интеллигента, который хочет убить, не пачкая рук!
– Не понимаю, – говорит Пюс.
Конечно, она все еще не понимает. Подхожу к письменному столу, достаю папку, в которую вложил тридцать пять страниц, содержащих план моего романа, и читаю вслух некоторые строчки.
– '...Теперь дом погрузился в тишину. Он думал об этом безумце, который спал рядом, в соседней комнате, и вдруг грандиозная и чудовищная мысль осенила его: он совершит небывалое преступление, с подставным преступником! Достаточно утратившему память бедняге вдохнуть собственную страсть, внушить ему свою смертельную ревность. Для этого понадобится лишь чемодан и несколько предметов.'
Я прерываю чтение и протягиваю папку Пюс.
– Возьми! Если у тебя хватит терпения прочесть эти страницы, ты узнаешь все в подробностях.
Она бросает на меня испепеляющий взгляд, выхватывает из моих рук папку и принимается за чтение. Вижу, как меняется ее лицо, становясь землистого цвета.
Она доходит до слова «конец» и слегка приподнимает голову, блуждая взглядом по комнате.
– Тебе не нравится мой роман? – осторожно спрашиваю я.
– Это чудовищно. То, что ты сделал, чудовищно, – вяло произносит Пюс.
– На этот счет нет никаких сомнений. Единственное, что надо установить, есть ли у меня смягчающие вину обстоятельства.
Она смотрит на меня с отвращением.
– В доме находится убитый тобой человек, ибо его убил ты, тебе-то это известно, не так ли?
– Разумеется!
– А ты уже раздумываешь о смягчающих вину обстоятельствах!
– Да я думаю вовсе не о судебном процессе, а о том представлении, которое складывается у тебя обо мне. И говорю себе, что все-таки загадка разрешена не до конца. Так ли уж мы уверены, что знаем истинного убийцу Поля Дамьена?
– Но ты только что сам признался!
– Да, конечно, в определенной мере, вложив оружие в руку безумца, я убил Поля Дамьена. Но если подумать хорошенько, не ты ли, Франсуаза, его настоящая убийца.
– Как ты можешь говорить такое?!
– Та, из-за которой все началось... Измена, Франсуаза, измена – источник всех преступлений!
Она вздрагивает, как от удара, потом встает, принимается ходить по комнате, словно в поисках выхода и, сама того не замечая, ломать пальцы.
– Ты говоришь ерунду! – тихо произносит она.
– Вовсе нет. То, что я говорю, вполне разумно. Конечно, я воспламенил рассудок этого несчастного безумца, но не ты ли сама, обманывая меня, разожгла пожар? Я отбросил от себя обжигающий меня факел, я кинул его этому заледеневшему человеку, искавшему во мраке костер.
До меня доносится ее громкий смех. Он звучит как издевка:
– Ты все пишешь свой роман, Луи! Ты словно диктуешь текст, вовсю разливаешься, произносишь круглые фразы! Литература – как это просто, как удобно! В доме – мертвец, и ты его уже бальзамируешь! Или, вернее, поливаешь духами себя, чтобы не чувствовать запаха преступления!
Ее снова, как только что перед этим, пронизывает дрожь, и она разражается рыданиями.
– Этот запах внушает мне ужас, это зловоние отравляет весь дом! Наш дом!
Этого она могла бы не говорить. Я вскакиваю с места.
– 'Наш дом'! – повторяю я в бешенстве. – Что-то слишком поздно ты о нем вспомнила!
И тут я ускоряю развязку. Делаю то, что намеревался сделать, когда все задумал. Подхожу к телефону, снимаю трубку, набираю номер.
– Что ты делаешь? – спрашивает обеспокоенно Пюс.
Я молчу. Жду, чтобы на том конце провода, сквозь потрескивание, раздался голос.
– Алло. Центральный комиссариат?... Говорит Луи Жоффруа. Адрес – набережная Либерасьон, дом 40. Только что в моем доме совершено убийство... Повторяю: Луи Жоффруа, набережная Либерасьон, 40.
– Ни к чему не прикасайтесь. Мы немедленно выезжаем.
– Жду вас.
Вешаю трубку. Я спокоен сейчас как никогда. Пюс медленно подходит и встает рядом со мной.
– Силен, что и говорить, – произносит она ледяным тоном. – Они приедут, а ты скажешь им, что сумасшедший, которого они разыскивают, убил Поля Дамьена.
– Что будет чистой правдой, разве нет?
– Беднягу тут же арестуют, если это уже не сделали. Он может сколько угодно протестовать, рассказывать про какой-то там чемодан... От этого он лишь покажется еще более ненормальным.
– В самом деле! – криво усмехаюсь я.
– А тебя, истинного виновника, не потревожат ни на секунду!
– Точно! Скажу больше: я знал, что меня не станут тревожить по той простой причине, что задумал все именно так, чтобы не быть потревоженным. Совершенство моей мести составляет и эта безнаказанность.
Ее глаза сверкают. Никогда раньше в них не было такого блеска. Никогда они не смотрели на меня с таким напряженным вниманием.
– Может, мне следовало бы восхищаться тобой, – шепчет она.
– Действительно, – говорю, – ты могла бы мной восхищаться. Ибо преступление совершено мною безупречно, а в таком преступлении всегда есть что-то, заслуживающее восхищения.
Она отходит от меня, словно отказавшись от борьбы. Борьба ей не по силам. Пюс внезапно понимает это, и я вижу, как усталость камнем обрушивается на ее плечи. Она возвращается к дивану, маленькая, жалкая, побежденная злом, которое выходит за пределы ее понимания.
– Я думаю об этом невиновном, которого осудят вместо тебя, – произносит она без всякого выражения.
– Невиновный, который тем не менее проломил затылок Дамьена рукояткой револьвера. Невиновный, который уже успел троих задушить своими нежными руками...
– О, ты знал, кого выбрать!
– Да, дорогая, я знал, что, когда его арестуют, меня не будут мучать угрызения совести. Откуда им взяться, если он уже однажды признан невменяемым и не понесет наказания за убийство Дамьена. Следовательно, все, что я совершил – сверхбезупречно: невиновный, которого я подставил, не понесет, однако, наказания.
– Луи, мне кажется, ты сам дьявол!
