обращается честь их, и тайно и явно, разными способами наносится им стыд и поругание от бесов, наконец, желание быть в общении и обращении с миром, непрестанно говорить и безрассудно пустословить, всегда отыскивать себе новости и даже лжепророчества, обещать многое сверх сил своих. И это суть искушения духовные.
К числу искушений телесных принадлежат: болезненные, многосложные, продолжительные, неудобоизлечимые припадки, всегдашние встречи с людьми худыми и безбожными. Или человек впадает в руки оскорбителей, сердце его вдруг, и всегда без причины, приводится в движение страхом Божиим; часто терпит он страшные, сокрушительные для тела падения с камней, с высоких мест и с чего-либо подобного, наконец, чувствует оскудение в том, что помогает сердцу Божественною силою и упованием веры; короче сказать, и их самих и близких им постигает все невозможное и превышающее силы. Все же это, нами изложенное, принадлежит к числу искушений гордости.
Начало же оных появляется в человеке, когда начинает кто в собственных глазах своих казаться себе мудрым. И он проходит все сии бедствия по мере усвоения им себе таковых помыслов гордости. Наконец, по роду искушений своих заключай о путях тонкости ума твоего. Если же видишь, что некоторые из сих искушений смешаны с искушениями, сказанными прежде, то знай, что сколько имеешь ты оных, столько же проникает в тебя гордыня.
Послушай еще и о другом способе заключать об искушениях. Всякое тесное обстоятельство и всякая скорбь, если нет при них терпения, служат к сугубому мучению, потому что терпение в человеке отражает бедствия, а малодушие есть матерь мучения. Терпение есть матерь утешения и некая сила, обыкновенно порождаемая широтою сердца. Человеку трудно найти таковую силу в скорбях своих без Божественного дарования, обретаемого неотступностию молитвы и излиянием слез.
Когда угодно Богу подвергнуть человека большим скорбям, попускает впасть ему в руки малодушия. И оно порождает в человеке одолевающую его силу уныния, в котором ощущает он подавление души, и это есть вкушение геенны; сим наводится на человека дух исступления, из которого источаются тысячи искушений: смущение, раздражение, хула, жалоба на судьбу, превратные помыслы, переселение из одной стороны в другую и тому подобное. Если же спросишь: что причиною всего этого? — то скажу: твое нерадение. Сам ты не позаботился взыскать врачевства от этого. Врачевство же от всего этого одно; при помощи только оного человек находит скорое утешение в душе своей. Какое же это врачевство? Смиренномудрие сердца. Без него никто не возможет разорить преграду сих зол; скорее же найдет, что превозмогли над ним бедствия.
Не гневайся на меня, что говорю тебе правду. Не взыскал ты смиренномудрия всею душою твоею. Но если хочешь, вступи в его область, и увидишь, что освободит оно тебя от порока твоего. По мере смиренномудрия дается тебе терпение в бедствиях твоих; а по мере терпения облегчается тяжесть скорбей твоих, и приемлешь утешение; по мере же утешения твоего увеличивается любовь твоя к Богу; и по мере любви твоей увеличивается радость твоя о Духе Святом. Щедролюбивый Отец наш — у истинных сынов Своих, когда соблаговолит сотворить облегчение их искушений — не отъемлет искушений их, но дает им терпение в искушениях. И они рукою терпения своего приемлют все сии блага к усовершению душ своих. Да сподобит и нас Христос Бог по благодати Своей в благодарении сердца претерпеть злое из любви к Нему! Аминь.
Слово 80. Об изъяснении видов добродетели и о том, какое значение и какое преимущество каждого из них
Телесная добродетель в безмолвии очищает тело от вещественного в нем, а добродетель ума смиряет душу и очищает ее от грубых губительных мыслей, чтобы не ими занималась она страстно, но паче пребывала в созерцании своем. Созерцание сие приближает ее к разоблачению ума, что называется созерцанием невещественным. И это есть духовная добродетель: это возносит мысль от земного, приближает ее к первому духовному созерцанию, и пред Богом поставляет и мысль, и созерцание неизглаголанной славы (а это есть возбуждение представлений о величестве естества Божия), и отлучает ум от мира сего и от ощущения его. Сим-то утверждаемся в оной нам предоставленной надежде и удостоверяемся в исполнении ее,[71] — и это есть
Телесное житие по Богу составляют дела телесные; делами же телесными именуются те, которые для очищения плоти в добродетельной деятельности совершаются явными действиями, которыми человек очищается от плотской нечистоты. Житие умное есть дело сердца, неослабно продолжаемое с заботливою мыслию о Суде, или правде Божией и судах Божиих, также непрестанная молитва сердца, мысль о Промысле и попечении Божием, как частном, так и общем, усматриваемом в целом мире, и охранение себя от страстей тайных, чтобы не встречалось ничего страстного в области сокровенной и духовной. Все это есть дело сердца; оно-то и называется житием умным. В сем деле жития, называемом душевною деятельностию, сердце утончается, отлучается от общения с противоестественною, ничтожною жизнию, а потом начинает иногда возбуждаться к тому, чтобы с размышлением смотреть на вещи чувственные, созданные для потребности и возращения тела, и разумевать, как их служением дается сила четырем стихиям в теле.
Житие духовное есть деятельность без участия чувств. Оно описано отцами. Как скоро умы святых приемлют на себя оное, отъемлются от среды воззрение вещественное и дебелость тела, и начинается уже воззрение умное (а воззрением вещественным называю тварь первоначального естества), и от сего вещественного воззрения человек удобно возводится к познанию уединенного жития, которое, по ясному истолкованию, есть удивление Богу. Это есть то высокое состояние при наслаждении будущими благами, какое дается в свободе бессмертной жизни, в жизни по воскресении, потому что природа человеческая не перестанет там всегда удивляться Богу, вовсе не имея никакого помышления о тварях; ибо если было бы что подобное Богу, то ум мог бы подвигнут быть к этому, иногда Богом, а иногда сим самым. Но поелику всякая красота твари в будущем обновлении ниже красоты Божией, то как может ум воззрением своим устраниться от красоты Божией? Итак, что же? Опечалят ли его необходимость умереть, или тягость плоти, или память о родных, или естественная потребность, или бедствия, или препятствия, или неведомое парение, или несовершенство природы, или окружение стихиями, или встреча одного с другим, или уныние, или утомительный телесный труд? Нимало. Но хотя все сие и бывает в мире, однако же в то время, когда покрывало страстей снято с очей ума и зрит он будущую славу, мысль тотчас возносится в восторге. И если б в этой жизни таковому состоянию не положил Бог предела, сколько именно промедлить в оном, и притом дозволялось это человеку во всю его жизнь, то человек не мог бы и здесь устраниться от воззрения на сие, и тем паче не возможет там, где нет всего исчисленного выше. Ибо добродетель оная не имеет пределов, и мы самим делом и существенно войдем внутрь дворов царских, если сподобимся того за житие свое.
Посему как же может ум устраниться и удалиться от дивного и Божественного оного созерцания и остановиться на чем-либо ином? Горе нам, что не знаем душ своих и того, к какому житию мы призваны; но эту жизнь немощи, это состояние живущих, эти скорби мира и самый мир, пороки его и упокоение его почитаем чем-то значительным!
Но, Христе, единый всесильный!
Слово 81. Об очищении тела, души и ума
Очищение плоти есть неприкосновенность к плотской скверне. Очищение души есть освобождение от тайных страстей, возникающих в уме. Очищение же ума совершается откровением таин. Ибо очищается он
