– Я чувствую, – бормотал он, – что я снова теряю Офир. И теперь уже навсегда, навеки. Мое счастье, о котором я так мечтал, сгинуло. О, зачем я покинул Тир?!
– Тогда, может быть, ты забыл бы Офир? – отозвалась Фульвия слабым, дрожащим голосом.
– Забыть ее? Забыть Офир? – страстно воскликнул Хирам. – Нет, никогда, пока бьется мое сердце. Я, может быть, оплакивал бы ее потерю всю жизнь, но забыть ее я не смог бы до могилы. Все, все рушится. Любимая – в чужих руках. Карфагену грозит гибель, я бессилен, беспомощен, как ребенок. О, зачем не убили меня римляне, когда я бился с ними под знаменами Ганнибала?
Фульвия, глаза которой горели мрачным огнем, положила руку на плечо карфагенянина, точно желая своею лаской успокоить его.
– Друг! – сказала она. – Не горюй, не печалься. Я ясно вижу твое будущее. Ты знаешь, мы женщины народа с древней культурой, дочери благородной Этрурии, проницательны. Я могу читать по звездам, по говору волн, по тысяче признаков. непонятных для других. И я говорю тебе: ты еще будешь счастлив. Любимая тобой женщина будет ласкать тебя.
– А что ждет тебя, дитя? Ты можешь прочесть и свое будущее? Будешь ли счастлива ты?
– Я! – полным горечи голосом воскликнула девушка, снимая свою руку с плеча воина. Но тут же взяла себя в руки. – Разве у меня нет верного, так пламенно любящего меня Фегора? – сказала она.
Хирам покачал головой.
– Не притворяйся, Фульвия, перед лицом смерти! – сказал он. – Я знаю твою тайну. Фульвия побледнела.
– Мою тайну? Мою тайну? – бормотала она. – Ты думаешь, что я ненавижу Фегора и люблю… тебя? Нет, нет, ты ошибаешься!
Последние слова стоном вырвались из ее груди. В голосе дрожали слезы.
– Нет, нет! – шептала она, сжимая руки. – Я люблю, но не тебя, а Фегора. Почему бы и нет? Он переродился. Он храбр, умен. Я люблю его. Ты не хочешь в это поверить? Тебя я люблю, как брата…
В этот момент что-то рухнуло и пол задрожал: расшатанный мечами нумидийцев большой камень сорвался с потолка и грянул на пол, разбившись при падении на несколько кусков.
– Дорога проложена! Буревестникам свободен путь! Тала поднялся на помост и внимательно осмотрел зиявшую в потолке квадратную дыру.
Взяв лампаду, Тала поднял ее и попытался с ее помощью рассмотреть, что там дальше.
– Ничего не видать! – сказал он вполголоса. – Проход есть, но кто знает, куда он нас приведет?
Минуту спустя смелый воин уже протиснул свое могучее тело в брешь. Он очутился в обширном помещении, почти сплошь заставленном бочками с вином и маслом. Это был винный погреб храма Таниты. Следом пролез Хирам, потом Сидон, Фульвия и остальные воины отряда.
Пробираясь среди бочек с вином, воины алчно поглядывали на них, но Хирам строго запретил трогать соблазнительные емкости. Обойдя погреб, разведчики обнаружили небольшую дверь, которая вряд ли могла выстоять. Четыре нумидийца выступили вперед, нажали могучими плечами, и дверь рухнула. При этом здорово нашумели, но, против ожидания, вокруг было по-прежнему спокойно. Это еще больше беспокоило Хирама: он не боялся открытой схватки с жрецами Таниты, тем более что их не могло быть очень много, но царившая тишина наводила на мысль о том, что капище уже покинуто и Офир увезли куда-нибудь.
Старый гортатор, однако, успокаивал Хирама.
– Не тревожься! – говорил он. – Эти ханжи в балахонах не могли уйти особенно далеко. Распевать свои гимны да бормотать заклинания они мастера. Но когда приходится поработать руками, все идет комом. Разве они могут соперничать с нашими людьми в гребле? Меня беспокоит только одно: они могли обнаружить нашу лодку и проломить ее днище, а то и увести ее в море. Но едва ли они столь догадливы.
Из одного помещения в другое проходили воины Хирама, но нигде не видели людей, а только в беспорядке брошенную одежду и утварь, так что с каждым мгновением подтверждалось предположение Хирама о бегстве всех обитателей храма.
Карфагенянин был вне себя от ярости и печали: предприятие рухнуло, Офир снова увезли неведомо куда.
Но вот где-то послышались жалобные женские крики. Хирам бросился туда и увидел, что два нумидийца тащат до смерти перепуганную девушку.
– Пощадите! – молила она. – И так меня жрецы храма оскорбляли, наказывали, заставляли голодать, хотя я ни в чем не виновата!
Услышав этот голос, Хирам встрепенулся: это была та самая любимая рабыня Офир, которая еще недавно помогала своей госпоже сноситься с гемиолой при помощи голубиной почты. Но в каком виде была она! Одежда изодрана, на бронзовом юном теле видны полосы от ударов бича, черты лица искажены страхом, который превращает женщину в жалкую тварь.
Плача и смеясь, вызволенная из рук нумидийцев рабыня упала к ногам Фульвии, которая поспешила поднять и успокоить ее.
– Моя госпожа была тут! – рассказывала она торопливо. – Но вот только что жрецы вдруг засуетились, забегали, разбудили благородную Офир и увели ее. Я молила их не разлучать меня с госпожой, но они, издеваясь, не позволили мне следовать за нею. Я забилась в темный угол. Я думала, что остров захвачен взбунтовавшимися наемниками или пиратами и мне предстоят новые скитания, новый позор. О, пощадите меня!
– Показывай, куда пошли жрецы, – распорядился Хирам. – Разумеется, мы не оставим тебя здесь. Но успокойся и соберись с мыслями, чтобы не повести нас не тем путем. От этого зависит спасение твоей госпожи!
На плечи рабыни накинули первое попавшееся под руку одеяние какого-то жреца Таниты, и девушка повела отряд Хирама.
