небольшую услугу.
Затворив дверь, она прислонилась к ней спиной.
— Меня?
— То есть рассказать мне, из-за чего мадам Арсизак настояла, чтобы мадемуазель Вертюзай уволила вас с работы?
— Ах, вот вы о чем… Извините, я только переоденусь и сниму кастрюлю с плиты.
— Нет-нет, что вы! Мне бы очень не хотелось, чтобы по моей вине мсье Роделль остался без ужина. С вашего разрешения, я войду с вами.
Она засмеялась и направилась на кухню. Гремилли шел за ней, удовлетворенный тем, что удалось добиться ее расположения. Продолжая помешивать овощной суп, Агата заявила:
— Мадам Арсизак была сущей злодейкой… Поначалу между нами все складывалось хорошо. Когда я была беременна, она меня прямо-таки завалила подарками для будущего ребеночка, потом приходила смотреть малыша… И вот однажды, в одну из примерок, она стала мне говорить, что слышала, будто у моего мужа появилась какая-то пассия… Мой Жозеф, мсье комиссар, водопроводчик. Сейчас он работает управляющим на складе, но не гнушается при случае подработать и часто ходит к клиентам на дом. Теперь вы понимаете, на что она намекала?
— И как вы отреагировали на это?
— Я ей ответила, что полностью доверяю своему мужу и что те, кто разносит подобные сплетни, просто лгуны. В тот раз она мне больше ничего не сказала, но потом, стоило ей прийти, как она начинала вздыхать, глядя при этом на меня жалостливыми глазами. Я думала, она отцепится от меня, видя мою реакцию, однако полгода назад я узнала от Жозефа, который при этом устроил мне грандиозный скандал, что она пригласила его к себе якобы что-то починить, а на самом деле чтобы наговорить обо мне кучу гадостей. Оказывается, я, разнося платья по домам, якобы часок-другой проводила с мужьями некоторых из наших клиенток. Она, видите ли, посчитала своим долгом поставить в известность об этом Жозефа, который был, оказывается, бесконечно симпатичен, к тому же она не выносила, по ее словам, малейшую ложь и лицемерие. Она даже намекнула, что, мол, наш сын больше похож на какого-то ее знакомого адвоката, чем на родного отца. Если бы мы с Жозефом не любили друг друга, то все могло полететь в тартарары. Однако после того, как я рассказала Жозефу, что она о нем наплела, он готов был броситься на бульвар Везон, чтобы задать ей как следует. Вы себе представить не можете, каких трудов мне стоило его удержать. Я решила, что сама выскажу ей все, что мы с мужем о ней думаем. Разумеется, мадемуазель стала на сторону своей дорогой клиентки и вышвырнула меня на улицу.
— Как вы думаете, мадам, что заставило мадам Арсизак вести себя таким образом?
— Так ведь это была настоящая стерва! Она не выносила, если кто-то рядом с ней был счастлив. Ей обязательно надо было все изгадить! Так что тот, кто ее придушил, сослужил славную службу городу!
— А это случайно был не ваш муж?
— Жозеф! Этот бедолага? Что вы, он на такое абсолютно не способен. Возможно, тогда, полгода назад, в порыве гнева он и мог задать ей хорошую трепку, а сейчас мы вообще об этой Арсизак и не вспоминаем.
Гремилли, словно напавший на след охотничий пес, находился в состоянии сильного возбуждения. Он не скрывал, что испытывал удовольствие, разрушая так спешно воздвигнутый в честь Элен Арсизак памятник. Он наконец почувствовал, что теперь ничто не сможет помешать ему вытравить из логова убийцу, кем бы тот ни оказался.
Проверив свои записи, полицейский решил нанести визит Маргарите Тришей, приходящей каждое утро на бульвар Везон. Он сомневался, что она была до конца искренна с его коллегой Сези.
Маргарита Тришей жила на улице Сент-Клер. Ему открыла девочка лет двенадцати, которая, выслушав просьбу комиссара, повернулась и прокричала куда-то внутрь помещения:
— Ма! Тут какой-то мсье к тебе пришел!
Мадам Тришей, полная, усталая, преждевременно постаревшая женщина, вынырнула из темноты.
— Что вам угодно?
— Я — комиссар полиции и занимаюсь расследованием обстоятельств смерти мадам Арсизак.
— Я уже отвечала.
— Мне это известно, мадам, но я приехал из Бордо и хотел бы лично вас послушать.
Она угрюмо проворчала:
— А что толку-то?
— Позвольте мне это самому решать.
Она пропустила гостя в комнату, которая была, вероятно, детской, если судить по царившему в ней беспорядку и разбросанным по полу игрушкам.
— Давайте, мсье, я слушаю вас.
— Нет, это я вас слушаю. Расскажите мне о мадам Арсизак.
Гремилли невозмутимо прослушал еще раз хвалебную оду усопшей. Когда его собеседница умолкла, он сказал:
— Все это, конечно, мило, но теперь мне хочется узнать ваше личное мнение о мадам Арсизак.
— Но…
— Давайте, давайте, мадам Тришей. И не думайте, что перед вами сидит ничего не понимающий пень. Мне известно, что ваша экс-патронесса была не столь замечательна, как вы ее здесь расписали. Мне нужна от вас только правда, вы понимаете?
Толстуху одолевали сомнения, поэтому она еле слышно пробормотала:
— В моем положении у меня могут быть неприятности.
— То, о чем вы мне поведаете, дальше меня не пойдет.
Она еще немного посомневалась, после чего решительно выдохнула:
— С ней не было никакого спасу! Мы с Жанной всегда были козлами отпущения. Постоянно только и слышишь, то там не так, то здесь не этак. Ни минуты покоя. Еще немного — и мы бы чокнулись. Подумайте сами. Если ей случалось что-нибудь сломать, так она обязательно заявит, что это одна из нас, чтобы потом вычесть из жалованья.
— В таком случае, почему вы от нее не уходили?
— Она нам угрожала, что если мы уйдем, то она позаботится о нашей репутации и устроит все так, чтобы ни в одном порядочном доме нас и на порог не пускали. У меня четверо детей и муж — тот еще работник.
— А какие у нее были отношения с мужем?
— Они либо не разговаривали вообще, либо ругались. Однажды я услышала, как она его пилила — не для ваших ушей будь сказано: «Ты у меня еще попляшешь со своей потаскухой!»
Короче, подумал Гремилли, толстуха описала не мадам Арсизак, а какого-то потенциального убийцу. Загвоздка только в том, что она — жертва.
Жанна Грени жила на другом конце города, на улице Пот-о-Ле. Она занимала небольшую комнатку, которую ей сдавала вдова, встретившая полицейского недоверчиво.
— Что вам от Жанны нужно?
— Ну, это наше с ней дело.
— Скажите пожалуйста! А повежливей нельзя?
— Вот что, любезная, я вам советую считаться с моим временем, а то я вынужден буду вас забрать за то, что вы препятствуете ведению следствия.
— Что вы такое говорите?
— Я — комиссар полиции.
При виде удостоверения, которое ей показал Гремилли, ее передернуло.
— Вы ее оставите, в конце концов, в покое или нет? Она уже свое заплатила!
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
— А вы разве пришли не потому, что она сидела в колонии?
Чтобы со всем покончить, Гремилли терпеливо разъяснил:
— Я пришел, чтобы узнать у мадемуазель ее мнение о мадам Арсизак.
— О той, которую убили?
