— Хосе, — пробормотал он наконец. — Ты знаешь, как я тебя люблю… и что мы с Рут считаем тебя родным братом?
— И зачем ты мне это говоришь?
— Из-за Марии… Расследование может стать для тебя слишком тяжким бременем. Доставь мне удовольствие, Пепе, возвращайся в Вашингтон. Я позвоню Клифу. Объясню, что ты окончательно раскрыт и больше не в состоянии мне помочь. А кроме того, тебя трижды пытались прикончить. Я уверен, что Андерсон все поймет и прикажет тебе срочно лететь домой. Подумай! Зачем тебе тут торчать? Если Мария ни в чем не виновата (а я надеюсь, что так оно и есть), то сама приедет в Вашингтон. Если же она виновна, к чему тебе напрасно страдать? Прошу тебя, Хосе, ради нашей дружбы, уезжай!
Слова Алонсо меня немного удивили, но, главное, ужасно растрогали. Похоже, старина и вправду не на шутку беспокоится. Никогда он еще так явно не показывал, насколько привязан ко мне, даже после того, как я уступил ему Рут… Я понимал, что Алонсо прав и надо бы последовать его совету, но я ненавижу оставаться побежденным, а бежать, пусть даже из-за Марии, означало бы сдаться, и я бы себе никогда этого не простил.
— Послушай, Алонсо… — слегка охрипшим голосом проговорил я, сжав его руку. — Я тоже, знаешь ли, очень тебя люблю. Но я уже не дитя… Да, это будет тяжко… очень тяжко… И что с того? Не в моих привычках бросать начатое дело. Мы вместе работаем, значит, вместе и закончим преследование. Тем хуже для меня и тем хуже для тех, других… Я не желаю краснеть от стыда ни перед тобой, ни перед Рут, ни перед Андерсоном.
— Как хочешь, Хосе. Но помни: я очень просил тебя уехать.
И он исчез прежде, чем я успел ответить.
Севилья не так уж велика, а потому, неторопливо прогуливаясь по Сьерпес, рано или поздно непременно встретишь того, кто тебе нужен. Я уже несколько раз из конца в конец прошел улицу, о которой с такой гордостью говорит любой андалусец, когда наконец увидел Хуана. Парень праздно шатался по Сьерпес, время от времени поглядывая на муниципальных служащих, расставлявших вдоль лавочек стулья для тех, кому захочется наблюдать процессии сидя. Потом парень шел дальше, то здороваясь с каким-нибудь приятелем, то обмениваясь шутками с лавочниками, и явно пребывал в отличном настроении. Видимо, накануне Святой недели жизнь казалась ему особенно прекрасной. При виде меня Хуан радостно улыбнулся.
— Que tal, don Jose?[69]
Я повел его в кафе на углу Сьерпес и Риохи, и мы устроились за столиком подальше от гигантской стойки бара, а заодно и от нескромных ушей.
— Хуан… ты вчера никому не рассказывал, как купил для меня пистолет?
— Никому. А что?
— Да то, что кто-то донес легавым, что я обзавелся пушкой, и меня загребли сразу после того, как мы с тобой расстались.
— Madre de Dios![70]
— Ты, случаем, не знаешь, кто бы мог меня заложить, Хуан?
— Нет.
— Может, тот, у кого ты купил «люгер»?
— Ни за что на свете! Менгихо — вполне надежный старикан, да я и не сказал ему, для кого покупаю оружие.
— Тогда… ты?
Несколько секунд Хуан смотрел на меня, не понимая, потом, побледнев как полотно, вскочил.
— Вы… вы хоть думаете… что говорите? — заикаясь от ярости, воскликнул он.
— Сядь и прекрати валять дурака…
— Сначала возьмите свои слова обратно!
Сразу же затевать ссору не имело смысла.
— Ладно, извини. Но ты ведь должен понимать, что я обязан проверить все возможные варианты, верно?
— И даже счесть меня последним мерзавцем?
— Даже это, Хуан.
— Вот уж не ожидал от вас, дон Хосе!
— Если когда-нибудь ты пойдешь работать к нам, малыш, живо узнаешь, что агенту ФБР приходится изучать все аспекты дела, даже те, которые могут причинить ему самому ужасную боль.
— Тогда почему бы вам заодно не заподозрить и Марию?
— А кто тебе сказал, что это не так?
На сей раз парень так растерялся, что стал похож на испуганного малыша.
— Но… но я… думал, вы ее любите? — пролепетал он.
— И что это меняет? Попробуй же наконец понять, Хуан: я вынужден подозревать всех и каждого, во всяком случае, изначально, а потом одного за другим исключать тех, кому могу доверять… только так можно в конце концов выйти на истинных преступников. Ты хорошо знаешь Перселей?
— Так вы и их тоже…
— Еще раз повторяю: под подозрением — решительно все! Ну а теперь отвечай на вопрос.
— Оба очень добры к Марии. Несколько раз я у них ужинал. Дон Альфонсо хотел взять меня на работу, но я терпеть не могу сидеть взаперти…
— А твоя сестра… тоже искренне привязана к Перселям?
— Думаю, да… Донья Хосефа для нее почти как мать.
— Я знаю. Короче, Мария поверяет ей все свои тайны?
Мы еще некоторое время поболтали, а потом я отпустил Хуана. На прощание парень еще раз попросил подтвердить, что я снова доверяю ему. Обедать я отправился в «Кристину» — это уже почти вошло в привычку. Однако, к большой досаде официанта, есть мне не хотелось и я почти не обращал внимания на то, что подавали к столу. По правде говоря, меня куда больше занимало другое: действительно ли Мария — та, за кого я ее принимал, или сознательная пособница преступников, которых я все-таки уничтожу с помощью Алонсо и Арбетнота. Так что заказанная мной паэлла не произвела должного впечатления.
Мне казалось, этот проклятый день никогда не кончится. Я пошел в кино смотреть какой-то фильм на религиозную тему — его преосвященство архиепископ Севильский не допускал иных зрелищ в канун Святой недели, а потом вернулся к себе в номер и немного вздремнул. Наконец пришло время идти на свидание с Алонсо. Подсознательно я очень хотел, чтобы все уверения Арбетнота оказались враньем, поскольку в таком случае ложными были бы и его выводы, и подозрения, и намеки. В кафе я пришел первым, но не успел разбавить водой анисовую настойку, как появился Алонсо.
— Ну? — спросил я, даже не дав ему времени сесть.
— Все в порядке, Хосе. Ярд действительно послал в Севилью некоего Арбетнота. Вот его описание, а уж соответствует ли оно твоему знакомому, суди сам.
И мой друг так подробно описал мнимого Оберхнера, что в каждой подробности за версту чувствовалась рука Клифа Андерсона. Пришлось смириться с очевидностью. Раз Чарли не соврал, назвавшись инспектором Скотленд-Ярда, зачем бы он стал обманывать в остальном? Алонсо, угадав, что творится у меня на душе, снова попросил улететь в Вашингтон. Но я опять отказался. Чтобы покончить с этой неприятной темой, я пошел звонить Арбетноту в «Мадрид». По счастью, Чарли оказался в номере и обещал немедленно присоединиться к нам.
Алонсо и Чарли поладили не сразу: надо полагать, мой друг немного сердился на англичанина за то, что его разоблачения повергли меня в такую растерянность. Но я изо всех сил старался разбить лед. Уж очень не хотелось, чтобы по моей милости расследование потерпело хоть малейший ущерб. Мы выпили за наши общие надежды и, расставаясь, все трое твердо веровали, что дни Лажолета сочтены.
Вербное воскресенье
По общему согласию, мы с Алонсо и Чарли решили, что мне не стоит менять что-либо в отношениях с Марией. Ей незачем знать о наших подозрениях. Решив не откладывать дело в долгий ящик, я отправился в Сан-Хуан де Ла Пальма к той, кого упрямо продолжал считать своей невестой, и представил ей Арбетнота. Девушка немного удивилась при виде немца, обедавшего с нами у Перселей, но мы весело
