не предвидеть исхода…
— По правде говоря… нет.
— Вы меня удивляете… но теперь все зашло так далеко, что расплаты не избежать… Ну-ну, мужайтесь… Момент трудный, согласен, но, стоит проявить немного понимания и доброй воли — и все пойдет как по маслу.
Комптон подумал, что только совсем бессердечный человек способен шутить на такую тему.
18 часов 20 минут
У подъезда стояла полицейская машина, а вокруг, в надежде на зрелище, которое, возможно, несколько отвлечет их от повседневной скуки, собрались любопытные. Как только из дома вышел Комптон с чемоданчиком в руке и в сопровождении Картрайта, по улице пополз слушок, что арестован важный преступник. И не успела машина тронуться с места, как несколько человек уже начали оживленно обсуждать, какое преступление совершил молодой человек, хотя никто не знал даже его фамилии.
Не обращая внимания, куда его везут, Гарри думал лишь о своей печальной судьбе.
— Наверное… очень трудно не… упасть духом, когда наступает… решительный момент?
— О, знаете, это вопрос личной философии.
— Вы… вы так думаете?
— Несомненно… и еще, конечно, вдохновения!
Теперь уже Гарри нисколько не сомневался, что полицейский садистски издевается над ним. Чувство собственного достоинства приказывало молчать, но это оказалось выше его сил. Он должен узнать всю правду!
— Говорят, самое страшное — дни перед… самой… церемонией?
— Вы хотели сказать, самые приятные?
— Приятные?!
— Естественно! Вы еще не знаете, как все сложится, так что есть основания для оптимизма.
— Оптимизм в подобных обстоятельствах? Если вы думаете, что это очень остроумно, то жестоко заблуждаетесь!
К счастью, в это время машина остановилась, и разговор, который начал было принимать дурной оборот, прекратился. Увидев, что они подъехали к дому Пенелопы, Комптон хотел спросить, почему его сюда привезли, но Картрайт взял его за руку и подтолкнул вперед:
— Довольно болтать, нас ждут.
18 часов 50 минут
Дверь открыла миссис Лайтфизер. При виде Гарри с чемоданом в руке она ограничилась лишь весьма лаконичным замечанием:
— Вы и в самом деле очень странный мальчик…
В гостиной Пенелопа, как обычно, накрывала стол к чаю.
— Вот он, мисс… — объявил Картрайт. — Мне не без труда удалось притащить его сюда. И, уж не знаю почему, молодой человек непременно хотел взять с собой чемодан. А теперь — счастливо вам всем оставаться и до свидания!
Пенелопа тепло поблагодарила полицейского, а миссис Лайтфизер пошла провожать его до лестницы. На пороге Картрайт обернулся и, поглядев на Комптона, в свою очередь сделал вид, будто накидывает веревку на шею.
— По-моему, вам никак не удастся этого избежать, счастливчик! — бросил он на прощание.
Совершенно ошалевший Гарри оставил всякие попытки понять что бы то ни было. Как только полицейский ушел, Пенелопа приблизилась к молодому человеку.
— А вы, значит, надеялись отвертеться?
Огромным усилием воли Комптон попытался стряхнуть оцепенение.
— Что все это значит, Пенелопа?
— Да то, что я порядочная девушка, мистер Комптон!
— Что вы…
Опять все сначала!
— И если я принимаю ухаживания молодого человека, то лишь потому, что убеждена в серьезности его намерений!
Гарри уже начал различать слабый свет в конце туннеля, но пока не осмеливался верить своим глазам.
— Вы… вы совершенно правы, — пробормотал он.
— Счастлива слышать это от вас, мистер Комптон! Кстати, вы были искренни, когда уверяли меня в своей любви?
— Был ли я… Еще бы!
— И… эта любовь продолжается?
— Естественно!
— Тогда почему бы вам меня не поцеловать? Чего вы ждете?
— Вас по…
И тут до Гарри внезапно дошло, что если он, расспрашивая полицейского, имел в виду плаху и веревку, то Картрайт говорил исключительно о его грядущей женитьбе на мисс Лайтфизер! И на Комптона напал неудержимый смех. Глядя, как он корчится от хохота, Пенелопа слегка встревожилась.
— По-моему, предложение меня поцеловать произвело на вас довольно странное впечатление! — недовольно заметила она.
Гарри обнял девушку и, воспользовавшись тем, что миссис Лайтфизер снова ушла на кухню, с величайшим пылом поцеловал.
— Пенелопа, дорогая… я так счастлив!
— Очень рада за вас, мистер Комптон, но обрадуюсь еще больше, когда вы попросите у мамы моей руки!
И тут славянская часть души Петра Сергеевича Милукина, или Гарри Комптона, вечно боровшаяся с ее английской частью, предприняла последнюю попытку одержать верх.
— Это невозможно! — воскликнул молодой человек. — Я не имею права на вас жениться! Мое имя обесчещено!
— Которое?
Но Комптон, обуреваемый чисто славянским мазохизмом, даже не заметил иронии.
— Я гнусен, Пенелопа Лайтфизер! Слышите? Гнусен! Я должен повергнуться во прах, чтобы вы топтали меня ногами и плевали на меня! Ничего другого я не заслуживаю! Предатель, шпион… Вот кто ты такой, Петр Сергеевич Милукин! Неблагодарный! Только смерть может вернуть тебе прежнюю чистоту! Ты должен умереть, Петр Сергеевич, ибо лишь смерть докажет всем, что ты был достоин той, кого любил!
— А я, надо думать, выйду замуж за покойника? Чем болтать глупости, лучше попробуйте торт!
Девушка протянула Комптону блюдо, на котором возвышался огромный, великолепный «Трайфл»[7], распространяя дивный аромат апельсинового ликера. Преисполнившись благодарности и не в силах совладать с привычкой, от которой жене придется долго и мучительно его отучать, Гарри плюхнулся на колени в тот самый момент, когда Пенелопа, решив покончить с дурацкими излияниями, поднесла ему торт, который, таким образом, с размаху врезался в физиономию Комптона. Задыхаясь в ароматных недрах бисквита, Гарри издал жалобный хрип, и на сбитых сливках появились пузырьки. Девушка так хохотала, что даже не подумала броситься на помощь, зато вошедшая в этот момент миссис Лайтфизер чуть не выронила поднос с чайником и чашками. Стоявший на коленях Гарри с густо залепленной кремом и бисквитом физиономией производил неизгладимое впечатление!
— Пенелопа, дорогая, он что, опять чудит?
— Да нет, готовится просить у тебя моей руки, мама!
Задумчиво глядя на будущего зятя, миссис Лайтфизер сомневалась, что когда-нибудь сумеет понять чужеземные нравы…
1
Позволь мне слушать биение твоего сердца
2
