Хозяин как будто нарочно подобрал людей своего склада — суровых, крепких и молчаливых парней. Все трое славных пьемонтцев искренне веровали, что созданы для работы, и только для нее. Хозяин, Бомпи, ревностный католик, неизменно благодарил Небо за тяготы и невзгоды, полагая, что Всевышний просто испытывает его веру и смирение. Его компаньон Люкка, убежденный коммунист, возлагал все надежды на конечную победу пролетариата. Правда, он плохо себе представлял, как должна выглядеть означенная победа и к чему она приведет, но сама перспектива выглядела утешительно и помогала терпеливо мириться с судьбой, а также прощать ярость жены, когда он приносил в дом свой жалкий заработок. Что касается Дани, то он в равной мере злился на всех — и на милосердного Бога, и на синьора Тольятти[50] — за все несчастья, преследовавшие его с детства: смерть родителей, безумие тети Пии, бесчестье Стеллы, а теперь, в довершение всего прочего, идиотское обвинение в убийстве мерзавца берсальера! От одной мысли о Нино Регацци у Анджело сжимались кулаки, и парень начинал жалеть, что соблазнитель Стеллы уже мертв, ибо Дани с удовольствием придушил бы его собственными руками!
Едва переступив порог мастерской синьора Бомпи, улыбающийся, любезный и жизнерадостный Тарчинини очень скоро почувствовал себя в совершенно чуждом, если не враждебном, мире. Все три столяра окинули его оценивающим взглядом и тут же снова принялись за работу. Угрюмое молчание пьемонтцев обескуражило привыкшего к словесным баталиям Ромео.
— Кто из вас хозяин? — осведомился он, не зная толком, как себя вести дальше.
Бомпи, не поднимая головы от верстака, проворчал:
— Ну, я.
Ромео попытался настроить его на более доброжелательный лад.
— Я — комиссар Тарчинини, — вежливо представился он.
— Ну и что?
— Мне хотелось бы поговорить с Анджело Дани.
Хозяин мастерской пожал плечами:
— Это его дело…
Анджело, казалось, нисколько не волновало, что речь идет о нем, — парень продолжал спокойно обстругивать доску. Даже ритм его движений нисколько не изменился. Тарчинини подошел поближе.
— Вы что, не слышали?
Брат Стеллы покачал головой.
— А не могли бы вы остановиться хоть на минутку?
— У меня сдельная работа.
Комиссар выругал себя за то, что ему взбрело в голову явиться сюда, к этим бессловесным варварам! Но уйти сразу он не мог из опасения «потерять лицо» — Ромео воображал, что таким образом он уронил бы престиж Вероны. Однако разговаривать с Дани при посторонних под скрип пилы и треск дерева… И все же комиссар решил сделать все возможное, чтобы этот визит не оказался напрасным.
— Анджело…
Обращение по имени настолько удивило парня, что он все-таки замер на секунду, и Ромео немедленно воспользовался паузой:
— Анджело… Мне бы хотелось вернуться домой, в Верону… Бедняжка жена тоскует, да и малыши…
— А кто вам мешает?
— Кто? Ma que! Да вы же!
— Не понимаю.
— Я не могу вернуться домой, пока не арестую убийцу берсальера…
— А мне-то что до этого?
— У меня нет никаких материальных доказательств против вас… а лишь глубокая уверенность. Но арестовать кого бы то ни было на подобном основании невозможно!
— А дальше-то что?
— Немедленно признавшись, вы оказали бы мне большую услугу!
— Признавшись в чем?
— Что это вы убили Нино Регацци!
Анджело нервно рассмеялся:
— Неужто у вас в Вероне все такие?
— Послушайте, Анджело Дани! Вы ведь славный малый, а? Да-да, я вас хорошо изучил! От вас не зависело, послушает Стелла берсальера или нет. Кстати, в какой-то мере я понимаю ваш поступок и без труда представляю, что скажет адвокат, стараясь добиться самого легкого приговора… Но, поверьте мне, Анджело, больше всего облегчит вашу участь добровольная помощь правосудию…
— То есть я должен броситься перед вами на колени и слезно молить, чтобы вы отвели меня в тюрьму?
— Не надо преувеличивать!
— А вам не кажется, что это вы преувеличиваете?
Бомпи и Люкка вскинули головы, разглядывая собеседников, и комиссар почувствовал, что дело принимает угрожающий оборот, а следовательно, дабы сохранить чувство собственного достоинства, ему лучше удалиться.
— Не будем ссориться, а попробуем рассуждать логически…
Хозяин мастерской спокойно подошел к комиссару:
— У нас нет времени.
— На что?
— Да на рассуждения!.. Если мы устроим болтовню, станет не до работы, а этого мы себе позволить не можем. Мы же не какие-нибудь чиновники и не буржуа… Так что оставьте нас в покое и не мешайте заниматься делом…
— Черт возьми! Но я ведь тоже должен выполнять свои обязанности! Или вы думаете, я пришел сюда ради собственного удовольствия?
— Никто вас тут не удерживает!
Тарчинини указал на Анджело:
— Он!
Дани положил рубанок, выпрямился, набрал полные легкие воздуха и, в свою очередь встав перед Ромео, ткнул его пальцем в грудь.
— Проклятье! Так вы упорно не желаете от меня отцепиться?
— Как только вы признаетесь, я оставлю вас в покое!
— Но не могу же я назваться убийцей только для того, чтобы доставить вам удовольствие?
— Это вы убили Нино Регацци, Анджело!
— Повторите еще раз, и уж тогда я точно совершу убийство!
Тарчинини был далеко не трусом, но всякий раз в минуту опасности представлял Джульетту вдовой, а детей — сиротами, и мысль об этом, смиряя отважные порывы, побуждала его к осторожности. Впрочем, Ромео попытался держаться стойко и, напустив на себя величественный вид, снисходительно бросил:
— Как вам угодно, синьор Дани. И не говорите потом, что я вас не предупреждал, да еще при свидетелях! Не стоит воображать, будто ваше поведение хоть в какой-то мере повлияет на ход расследования. Придя сюда, я хотел воззвать к тому лучшему, что еще сохранилось в вас, но вы ответили угрозами! Ладно… Что бы ни случилось, теперь пеняйте только на себя… И во всяком случае, знайте одно: мы не выпустим вас из поля зрения! Денно и нощно мы будем следовать за вами по пятам! И так до той минуты, пока вы наконец не скажете правду!
Анджело упрямо набычился.
— В конце концов вы таки заставите меня отправить вас к праотцам… — проворчал он.
— И таким образом сами же дадите превосходное основание посадить вас под замок? Да, тогда уж точно двери тюрьмы захлопнутся за вами навеки, можете не сомневаться… Arrivederce presto, Angelo. Salute, signori![51]
И комиссар Тарчинини с невозмутимым видом и слегка насмешливой улыбкой выплыл из мастерской. Он остался весьма доволен собой.
