знаю Мигеля не хуже вашего. У парня очень трудный характер. Его терзают навязчивые мысли, особенно желание отомстить за отца. Теперь к этому прибавилось имя Пако Вольса — поскольку Мигель считает себя виновным в его смерти. Мне нужна ваша помощь, донья Конча.
— Моя?
— Уговорите его взять отпуск.
Сеньора Люхи грустно покачала головой.
— Он не станет меня слушать, дон Альфонсо.
— Притворитесь, будто плохо себя чувствуете.
— Мигель отправит меня отдыхать… одну.
— Но ведь он вас любит, не так ли?
— Думаю, да, но еще больше он дорожит возможностью отомстить. Дон Альфонсо… а чего именно вы опасаетесь?
— Всего и в то же время — ничего определенного. Вы знаете, над чем мы сейчас работаем. С тех пор как мы узнали о смерти Пако Вольса, погибли два члена банды Виллара. И оба они погибли от такой же раны, как и отец Мигеля… А кто мог знать, каким образом убили старика Люхи?
— Вы имеете в виду, что…
— Я ничего не сказал, донья Конча, не имею права… да и доказательств — тоже… Но меня не было рядом с Мигелем в то время, когда прикончили Риберу и Миралеса…
— Зато я была!
— Вы его жена, донья Конча, а потому ваши показания в расчет не примут… Я-то вам верю… во всяком случае, пытаюсь… И тем не менее, Люхи ведет себя очень странно. Мигель блестящий детектив, но, как только речь заходит о розыске убийцы Риберы и Миралеса, ведет себя, как новичок… И при этом ссылается на несуществующие предлоги… Честно говоря, донья Конча, он как будто не желает работать! А тут могут быть только два объяснения: либо он сам совершил оба преступления…
— Дон Альфонсо!
— …либо не хочет отправить за решетку того, кто, быть может, сам того не подозревая, помогает Мигелю отомстить.
— Дон Альфонсо… неужели вы… вы больше не доверяете Мигелю?
— В том, что касается этой истории, донья Конча, я вынужден с грустью ответить: нет.
Несмотря на все угрызения совести и отчаянные попытки взять себя в руки, Мигель чувствовал, как между ним и доном Альфонсо углубляется пропасть и происходит это исключительно по его, Люхи, вине. Никогда раньше инспектору не приходило в голову, что все внутренние стремления могут вступить в такой конфликт с чувством долга, которое олицетворяет комиссар Мартин. В сорок лет он никак не мог отказаться от того, что давно уже стало целью жизни. Мигель не видел причины ожесточенно преследовать незнакомца, избавлявшего Барселону от самых отъявленных подонков. Кто знает, быть может, у этого парня получится то, на что не способна барселонская полиция: покончить наконец с Игнасио Вилларом. Заставляя Мигеля искать след убийцы, его невольно вынуждали защищать Виллара. А по какому праву комиссар придает большее значение убийству двух бандитов, чем гибели Пако? Пусть дон Альфонсо арестует Виллара, и он, инспектор Люхи, поймает того, кто убил Миралеса и Риберу! Услуга за услугу!
Люхи не отказывался повиноваться. Просто он выполнял возложенную на него задачу без всякого воодушевления. Выполнял приказ, но не проявлял инициативы. При этом Мигель понимал, что, действуя таким образом, обманывает доверие начальства, и ему было стыдно перед доном Альфонсо. Но, чтобы избавиться от этого стыда, пришлось бы предать отца и Пако… А такого он позволить себе не мог. Инспектор хотел было подать в отставку, но не сделал этого не только ради Кончи, которую тогда ждало бы довольно трудное существование, но еще и потому, что, лишившись защиты закона и действуя на собственный страх и риск, окончательно утрачивал надежду победить Виллара.
В то утро он пошел навестить женщину, воспитавшую Пако Вольса.
Боясь повредить Пако и внушить подозрения противнику, Люхи еще ни разу не появлялся на калле Хайме Хираль. Он никогда не видел вдовы Каллас, но достаточно долго прожил среди барселонской бедноты, чтобы прекрасно представлять себе ее облик, а потому, когда старуха открыла дверь, она показалась ему старой знакомой. Долорес ничем не отличалась от других измученных жизнью и совершенно обессилевших к концу пути женщин. Даже больше, чем выцветшие глаза и слегка сгорбленная от постоянной домашней работы спина, о степени изношенности говорили руки. Стоило Мигелю упомянуть о Пако, вдова Каллас расплакалась. Люхи пожал плечами. Здорово же дон Альфонсо погряз в рутине, если послал его попусту тратить время к несчастной старухе, способной лишь стонать и жаловаться! Не желая больше смущать бедняжку Долорес, он встал и огляделся. Жалкое убранство комнаты живо напомнило инспектору детство. Буфет украшала фотография Пако. Инспектор подошел, чтобы разглядеть ее получше, и за рамкой обнаружил другую. В результате Мигелю пришлось с раздражением признать, что комиссар Мартин отлично знает свое дело. Убедившись, что хозяйка дома ничего не замечает, Мигель вытащил вторую фотографию из дешевой рамки и сунул во внутренний карман пиджака. Возвращаясь к Долорес, Люхи проходил мимо окна, выходившего во двор. Механически поглядев в ту сторону, он заметил приближающегося к дому Хоакина Пуига. Инспектор застыл на месте. Означает ли это, что Виллару пришла в голову та же мысль, что и дону Альфонсо? Мигель быстро подошел к старухе и, обхватив за плечи, постарался говорить как можно убедительнее:
— По лестнице поднимается мужчина, и идет он наверняка к вам. Я его знаю. Это не полицейский, а бандит. Я спрячусь, пока он будет тут, и ничего не бойтесь — он не сможет причинить вам зла. Но не отвечайте ни на какие расспросы, слышите? Ни на один вопрос! Речь идет о вашей жизни!
Долорес, не понимая, в чем дело, ошарашенно слушала распоряжения инспектора. Мигель даже усомнился, поняла ли его старуха. За дверью уже раздавались шаги.
— А что я должна ему сказать? — вдруг спросила вдова Каллас.
— Гоните его вон!
— А вдруг он не захочет?
— Тогда я сам вышвырну мерзавца!
В дверь постучали. Люхи притаился в отгороженной части комнаты, служившей старухе спальней, и стал наблюдать сквозь неплотную ткань занавески. Еще не видя Пуига, Мигель услышал его голос:
— Сеньора Каллас?
— Это я, сеньор, но мне надо уходить.
— Вы уделите мне пару минут?
С этими словами Хоакин закрыл за собой дверь и подтолкнул Долорес обратно в комнату. Управляющий кабаре «Ангелы и Демоны» аккуратно положил светлую фетровую шляпу на стол, не забыв предварительно убедиться, что там чисто. Он тоже сразу заметил фотографию Пако. Хоакин снял ее с комода и показал Долорес.
— Ваш сын?
— Нет… повторяю вам, сеньор, мне надо идти…
— Погодите чуть-чуть. У вас есть еще дети?
— Вас это не касается!
— Ого, не очень-то вы любезны, как я погляжу!
— Уходите!
Пуиг хмыкнул.
— Я уйду, когда вы ответите на несколько вопросов, и не вздумайте кричать, а то я живо заткну вам глотку!
И вот, услышав угрозу человека, на котором она сразу почувствовала печать того круга, откуда ей самой некогда удалось бежать, Долорес вдруг на мгновение вновь почувствовала себя девкой из «бардио чино». Безумная ярость стерла из памяти годы покорного служения домашнему очагу и вернула жизненную энергию. Ведь недаром же Долорес когда-то случалось драться с соперницами на ножах! Она гордо выпрямилась.
— А ну, валите отсюда!
Столкнувшись с неожиданным сопротивлением, Хоакин заколебался. А потом решил, что уж на такой-то жалкой противнице можно отыграться за все прежние унижения. Он приблизился к старухе.
