рыцарей. Мать свою, княгиню Улиану, он любил и тоже боялся. На советах, когда обсуждались важные государственные дела, Ягайла со скучающим видом смотрел в потолок и думал об охоте, вспоминал любимых собак или невольницу Сонку. Дела за него решали княгиня Улиана и брат Скиргайла.
Но под горячую руку великий князь никого не слушал и поступал, как велело ему сердце и скудный разум.
Если бы Ягайла мог лишить жизни всех врагов, не подвергая себя опасности, он не раздумывал бы и минуты. Они бы торчали на кольях, как тыквы.
«Несносный Гринвуд, — продолжал размышлять Ягайла, — его многочисленные жрецы и жрицы мешают, связывают руки. Великий жрец опасен: старый душегуб еще не раз попытается подсунуть мне какой-нибудь отравы или вложить в руку убийцы нож».
Впереди предстоит схватка с разъяренным Витовтом. Двоюродный брат будет мстить, в этом Ягайла не сомневался. Он даже считал, что иначе поступить Витовт не может. Ударят и орденские рыцари, они умеют выбирать время. Хорошо, что посулами отдать Жемайтию удалось задержать события. Может быть, еще полгода они не соберутся. Женитьба на московской княжне Софии поправит дела.
По узкой тропинке великий князь поднялся на гору и, отмахнувшись от главного ловчего Симеона Крапивы, подбежавшего к нему с докладом, прошел во дворец.
У дверей в опочивальню великой княгини Ягайла пригладил жидкие волосы и переступил порог. Улиана стояла на коленях перед иконой. Ягайла терпеливо ждал, пока мать не кончит молитву. Княгиня поправила сбившиеся черные одежды, потерла затекшие колени; ее бледное лицо оставалось безжизненным и строгим.
— Я был у Гринвуда, как ты велела матушка, и спросил о Витовте. Он обещал дать ответ через десять дней, — сказал Ягайла, почтительно целуя руку матери.
— Что еще говорил старый лжец? — спросила княгиня, немного оживившись.
Ягайла поведал матери, о чем шла речь, почти слово в слово. В заключение он печально сказал:
— Полгода прошло, как мы послали письмо к московскому князю Дмитрию, а ответа нет.
— Разве скоро такие дела творятся? — ответила, улыбаясь, княгиня. — Не конюх на дворовой девке женится… Московский князь с родней должен посоветоваться, с ближними боярами, дело не простое… Московские послы в городе, — с торжеством закончила Улиана, — затем и звала тебя.
Великий князь не мог сдержать радость. Он то потирал руки, то хлопал себя по ляжкам.
Скрипнула дверь, в опочивальню вошла чернобровая боярыня. Поклонившись, она сказала:
— Великий князь, тебя ищет боярин Бойтонор. Гонец письмо из Мариенбурга привез.
— Скажи, сейчас буду, — отозвался Ягайла. — Ты тоже послушаешь, матушка, — обернулся он к княгине, — интересно, что пишет немецкая лисица.
Боярин Бойтонор, ведавший посольскими делами, длинный и тощий человек с толстым приплюснутым носом, и толмач из русских монахов ожидали у дверей княжеского кабинета.
— Дозволь взломать печати, великий князь, — поклонился боярин.
Ягайла кивнул головой. Ему не терпелось, он теребил усы и хмурился.
Толмач, смешно причмокивая, стал читать. Боярин Бойтонор выдвинул левую ногу вперед, положил руку на рукоять меча и словно застыл в этой позе.
С первых же слов письма великий магистр обвинил Ягайлу и его братьев в недопустимой гордости и высокомерии к ордену. Письмо было длинным, обвинений много, казалось, что нудный учитель делает выговор ученику. Иногда узкое лицо Ягайлы искажалось от ярости, и он хватался за меч.
— Ну, подожди, вонючий пес! — хрипло говорил он, топая ногой. — Ты ко мне с пергаментом, а я к тебе с бердышом.
Не изменяя голоса и не останавливаясь, толмач продолжал читать. Он переводил на русский, великий князь знал только язык своей матери.
Во многих прегрешениях великий магистр обвинил Ягайлу: он-де не отпустил на волю пленных немцев, как должен был сделать по договору, но, как рабов, продал их русским. Он-де и жемайтов натравил на рыцарей, вместо того чтобы привести их к повиновению ордену. На герцога Мазовецкого коварно напал…
Великий князь знал, чем кончится это письмо. Война. А все наделал братец Витовт. «Как жаль, что ему удалось бежать! Попадись он мне сейчас!.. — сжал кулаки Ягайла. — Я знаю, он опять метит на мое место. Он хочет править Литвою».
Конечно, и он, Ягайла, виноват: не выполнил свои обещания и разъярил немцев. Но разве он думал, что жемайты так быстро обо всем пронюхают! И разве он мог отказать себе в удовольствии неожиданно напасть на Мазовию… «Неужели московский князь пришлет отказ?»— с тревогой подумал Ягайла.
«…Таково же твое приятельство, которое ты к нам проявляешь за нашу тебе службу, — заканчивал письмо магистр. Тут он и показал свои когти. — Великую гордость и несправедливость насилия не хотим и не можем мы дальше терпеть. Знайте же, Ягайла со своими братьями, больше мы к тебе ни веры не имеем, ни верности к тебе не находим. А посему от имени нашего ордена отказываем в мире. Не можем и не хотим от сего дня никакого мира с тобой иметь».
Княгиня Улиана побледнела.
— Вонючий пес? — не выдержал Ягайла. — Я знаю, почему он так расхрабрился: Витовт обещал поддержку жемайтов. Да, да, так и есть! — Он плюнул, вспомнив Витовта. — Не беспокойся, матушка, мы что-нибудь придумаем с братцем Скиргайлой.
Но придумать что-нибудь не так просто. Война с немцами сулила много забот и неприятностей. Нет, совсем не к месту война, когда в стране идет неурядица. И друзей почти не осталось. Бог знает, чем на этот раз все может кончиться.
Ягайла чувствовал топор, висящий над головой.
— Что делать с гонцами? — спросил боярин Бойтонор.
— Сколько их?
— Двое.
— Одного посадить на тупой кол, — изрек Ягайла, — и дать в зубы письмо, пусть держит. Второй должен смотреть на казнь и рассказать о ней великому магистру. Завтра без письма отошли его в Мариенбург.
Боярин Бойтонор бросился исполнять приказание князя. В дверях он столкнулся с краснощекой сенной девушкой.
— Московиты ждут в твоих покоях, великая княгиня, — шепнула в самое ухо Улианы запыхавшаяся девушка.
Ягайла вместе с матерью вышли к русским. Разговор должен быть тайным, без свидетелей, и поэтому послов принимали не по правилам.
Послы поклонились Ягайле в землю. Потом в пояс поклонились княгине Улиане.
— Смею ли о твоем княжеском здоровье спросить, как тебя господь милует? — важно сказал боярин Роман Голица.
— Божьею милостью и пречистые богородицы, и великих чудотворцев дал бог жив, — оглядывая московских бояр быстрыми глазами, произнес Ягайла.
Послы выглядели нарядно. Прежде чем пойти во дворец, они долго парились в бане, приоделись, подстригли бороды. Роман Голица светился золотым шитьем кафтана, был осанист и строг. На Дмитрия Саморода заглядывались сенные девушки великой княгини. Такого молодца не часто встретишь. Красив лицом, широк в плечах, русые кудри и высок ростом. А Василий Корень надулся, напустил на себя важность. Он и так был пузат изрядно, а сегодня казался вдвое толще.
— Здоров ли, благополучен ли мой брат, великий князь Дмитрий? — продолжал Ягайла обмен любезностями.
— Великий князь и государь в добром здравии, так и тебе желает, — ответил Роман Голица с поклоном.
Поклонились и остальные бояре.
Роман Голица молча вручил Ягайле грамоту великого московского князя.
— Согласен ли мой брат великий князь Дмитрий? — не мог сдержать нетерпение Ягайла.
А Роман Голица сделал знак Дмитрию Самороду, стоявшему поодаль с подарком Дмитрия Московского.
