— Вижу! — радостно вскрикнул рулевой. — Два костра вместе, а третий чуть левее.
— Вот и держи на них, теперь немного осталось.
Мореход повернул руль. За бортом зашумела вода, лодья изменила направление.
Кормщик Копыто опять умолк. Он присматривался, прислушивался, принюхивался, словно зверь, выслеживающий добычу. В темноте чуть заметно сверкали огоньки костров. Шелестел прибой, с берега доносился смолистый запах дыма. Где-то далеко пролаяла собака.
Плавно покачиваясь на волне, лодья продолжала двигаться к невидимому берегу.
Путь мореходов был труден. Он начался от стен Ладожской крепости, могучей русской твердыни на Волхове. Погоды выдались грозные, весь путь море шумело и бурлило. Встречные ветры изорвали на лодье большой парус, волной смыло за борт несколько бочек солонины, умер дружинник Сухой Нос…
— Отдавай якорь, ребята, тихо. Смотри, чтоб не бултыхнул, — вполголоса распоряжался Алексей Копыто, появившись на носу лодьи.
Якорь тихо ушел в воду. Зацепившись острой якорной лапой за песчаное дно, лодья остановилась.
Трудности, казалось, остались позади, но морщины на лбу кормщика не разошлись. Ухватив, по привычке, бороду в кулак, он по-прежнему не спускал глаз ни с берега, ни с моря. Наконец его чуткое ухо уловило тихие всплески воды. Вглядываясь в темноту, он до боли сжал руками поручень. Поднявшийся с берега ветер стал разносить плотные облака, нависавшие над морем, в просветах показалась луна. В бледном свете возникла большая, длинная лодка, идущая на веслах. На ней то показывали, то прятали зажженный фонарь. Это условный знак — свои. У кормщика сразу отлегло от сердца. Лодка бесшумно прислонилась к борту «Петра из Новгорода». Два палангских кунигаса проворно поднялись на палубу.
Бояре были в меховых высоких шапках, в дорогих кафтанах, с короткими мечами у пояса. Боярин Васса, худой, с ввалившимися щеками и бледным лицом, и боярин Видимунд, с золотой цепью на груди, обросший седой бородой по самые глаза. Старик держал в руках длинный посох с бронзовым петухом на верхнем конце.
Видимунд подошел к кормщику и обнял его.
— Ты привез нам оружие, Алекса? — спросил он.
— Как договорились, боярин, — ответил кормщик, — мечи, наконечники копий и ножи. Кольчуги и шлемы тоже лежат в трюме.
— Спасибо тебе, Алекса, — ответил боярин Видимунд, — ты привез оружие как раз вовремя. Мы два раза по пять дней ждем тебя, Алекса, каждую ночь зажигаем костры. Мои люди стерегли лодью по всему берегу.
Дружинники вытащили из трюма тяжелую связку длинных мечей и несколько кольчуг. Веревка не выдержала тяжести и разорвалась, мечи с грозным звоном рассыпались по палубе.
Глаза старика заблестели. С радостным воплем он бросился к оружию.
— Пойди сюда, Васса! — крикнул он своему спутнику.
Подняв с палубы меч, старик с неожиданной силой и проворством стал рассекать им воздух. А Васса молча схватил стальную кольчугу и быстро натянул на себя. Его бледное лицо покрылось румянцем.
Увидев в трюме много оружия и боевых доспехов, Видимунд опять бросился обнимать кормщика.
Отважной Жемайтии приходилось воевать с открытой грудью, дубинками и бронзовыми мечами против закованных в броню и хорошо вооруженных рыцарей.
— Латинский папа, — вздохнув, сказал старый кунигас, — пишет на телячьей коже всем народам, что бог не позволяет продавать жемайтам мечи и кольчуги. Ты не боишься, Алекса?
— Мы, новгородцы, плюем на латинского папу, — отозвался кормщик. — С кем хотим, с тем и торгуем. Мечи и кольчуги сделаны лучшими мастерами, — добавил он с гордостью. — Против такого меча папская бронь не устоит.
Видимунд хлопнул три раза в ладоши. Из лодки вылезли двое жемайтов и принялись поднимать на палубу лодьи тяжелые рогожные мешки.
— Янтарь собирали в Пруссии, — сказал старый боярин. — Месяц назад двух наших рыбаков береговой староста повесил, их тела и сейчас раскачивает ветер. Алчные рыцари, — с презрением продолжал он, — они хотят купить весь наш янтарь за щепотку соли! Орденские мастера делают из него святые четки и продают на вес золота. А если прусс или литовец поднимет на берегу маленький кусочек янтаря, чтобы сделать амулет от простуды или от болей в желудке, его ждет позорная смерть. Но разве может уследить за всем орденский староста?
Литовцы подняли на палубу лодьи десять больших мешков с крупными кусками янтаря.
— Возьми этот янтарь, Алекса. Ты заслужил его, — с достоинством закончил Видимунд.
Ветер совсем очистил небо от облаков. Яркая луна освещала заросший лесом темный берег с белой полоской песка у самого моря. Светлым пятном выделялся обрывистый песчаный мыс. Огни костров стали бледнее и меньше. Зато под луной на спокойном море пролегла широкая серебряная дорога. Дружинники сгружали оружие на карбас и в литовскую лодку. Когда карбас отошел от борта, Алексей Копыто пригласил палангских кунигасов в свою камору. Он кликнул к себе и Андрейшу. В тесной каморе, потрескивая, горели две скрутки бересты. Вместе с кунигасами на скамьи, обшитые тюленьей кожей, сели московские купцы, плывшие на лодье от самой Ладожской крепости: высокий, статный Роман Голица с глазами чуть навыкате, Василий Корень, небольшого роста, пузатый, как бочка, а на скуластом лице бородка — уголек с золой. А третий — Дмитрий Самород, юноша с русыми густыми волосами и румяным лицом. Горяч был нравом Дмитрий, чуть что — хватался за меч.
— Помоги нам, боярин, — сказал Алексей Копыто, когда все уселись, — помоги купить в Кнайпхофе хороших лошадей и сыскать проводника. Эти московские купцы — мои друзья. По торговым делам им надо бы в Вильню…
Русские наклонили головы.
Видимунд сразу согласился.
— Твои друзья — наши друзья, — сказал он. — В Кнайпхофе есть харчевня «Голубой рукав». Пусть русские назовут хозяину мое имя — он все сделает.
— На рассвете мы уходим к Кенигсбергскому замку, у меня для продажи осталось полтрюма воску. Успеешь ли ты оповестить хозяина? — с сомнением спросил Алексей Копыто.
Старый кунигас улыбнулся.
— Ты знаешь меня не один год, Алекса. Разве у меня легкий язык, разве мои слова расходятся с делом? — с укором сказал он.
— Не бывало еще такого, — отозвался кормщик. — Не обижайся на меня, боярин… А теперь, дорогие гости, прошу испробовать новгородского хмельного меда.
Лодейный повар Яков Волкохищенная Собака принес на оловянном блюде копченый окорок и, поклонившись, поставил на стол. Молча вышел.
Глотнув из братины, боярин Видимунд тяжело вздохнул.
— Друзья, — сказал он, — плохие дела творятся в Литве. Великий князь Ягайла, Ольгердов сын, подарил Жемайтию, от моря до реки Дубиссы, немецкому ордену… Плохо, ай как плохо! Даже твой чудесный мед, Алекса, не идет в глотку.
— Разве можно подарить свою землю! — воскликнул Роман Голица и посмотрел на своих товарищей.
— Нам сообщил верный человек. Вчера он прибыл от великого жреца. Ягайла на вечные времена отдал нашу землю ордену. Он сказал, что не ударит палец о палец, чтобы защитить наш народ. И еще сказал гонец, что славного князя Кейстута нет больше в живых, его убил Ягайла. — Боярин Видимунд склонил седую голову и ненадолго замолк. — Вот почему нам дорог каждый нож, каждый меч, которые ты сегодня привез, Алекса, — закончил он.
Лицо молчаливого кунигаса с ввалившимися щеками преобразилось, стало жестоким. Он, как волк, щелкнул зубами и переломил древко копья, которое держал в руках.
— Пусть великий Перкун накажет Ягайлу смертью! Он предал наших богов, подарил нашу землю! — выкрикнул он, приседая от страшного гнева. — Никто не может распоряжаться тем, что принадлежит народу!
Алексей Копыто рассказал, что случилось в море по дороге из Ладоги. Жемайты ахали и качали
