Я — на группе у Александра Борисовича, причем проходит она в каком-то пансионате и проводится довольно странно: каждый приходит по одному в комнату к А.Б., и он с каждым говорит отдельно, как бы дает индивидуальные наставления. Вот приходит моя очередь, я прохожу в его комнату. А.Б. стоит у окна, я сажусь в кресло. Я начинаю говорить ему что-то, но вижу, что его лицо становится всё скучнее и скучнее, он отворачивается. Тогда я внезапно говорю: «Я знаю, что мне надо делать». Он поворачивается ко мне: типа, ну? Я говорю: «Но я боюсь». Тогда он вытаскивает из кармана конфету — мне кажется, леденец, — и говорит, очень явственно: «На, скушай конфету. Но обертку не разворачивай». Я беру конфету, послушно засовываю в рот, и со вкусом бумаги просыпаюсь.
ЧЕЛОВЕК СТРЕМИТСЯ ПРОЖИТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ… (К—46, стр. 64)
Сон композитора
Я лечу прямо под облаками и вижу, как моя тень падает на стекло едущей подо мной машины. Водитель недоволен, он сворачивает, виляет по шоссе, но мне ужасно весело, я лечу за ним, и тень все время на переднем стекле авто. Он останавливает машину, выбегает на обочину (он же видит, что там солнце), но я тут как тут — опять заслоняю его тенью. Тут он в ярости поднимает голову и видит меня. Я машу ему руками, чтобы он летел вверх ко мне и еще так показываю, как надо махать руками, как крыльями, чтобы взлететь. Он пробует, поднимается немного, но потом опускается и показывает на машину — мол, нельзя ее так оставить. Я направляю на машину палец, стреляю — и она исчезает. Он в ужасе: лазит по земле, где стояла машина, бегает, мечется во все стороны. Я делаю пальцем «пух!», машина опять появляется, он в счастливом изнеможении прислоняется к ней. Я еще зову его, но его уже не дозовешься. Ну и черт с ним. Я улетаю.
РЮНЗЮ СПРОСИЛ У РЭНДЗАЯ… (Д—14, стр. 32)
Я СТОЮ НА УГЛУ в ожидании некой важной встречи. Жду уже довольно давно, разглядываю витрины, траву. Вдруг я вижу, как на другой стороне улицы появляется тот, кого я жду. Но он не спешит ко мне. Я вижу, как он подходит там к какому-то парню, здоровается, тот узнает его, горячо жмет руку. Батюшки — тот парень — это же я! Они идут бок о бок по тому делу, ради которого встретились, заходят в кафе. С огромным облегчением я провожаю их взглядом, ощущаю сумасшедшую легкость, прыгаю и бегу покупать мороженое.
Я проснулся, повторяя: «В нашем театре закончился клюквенный сок».
БЫЛ ТАКОЙ ДОМ МАСОК. (И—6, стр. 87)
Кошмар американского бизнесмена,
планирующего крупные инвестиции
в российский рынок
Я сижу на лошади перед дворцом Спящей Красавицы. Какое-то мгновение вокруг — застывшая картинка
На постели лежит Владимир Ленин. Это внутренность Мавзолея. Тихо-тихо, на цыпочках, чтобы не разбудить, я пробираюсь обратно к выходу.
НАСТОЯЩАЯ ИСТОРИЯ СПЯЩЕЙ КРАСАВИЦЫ. (И—2, стр. 85)
ИДЕЯ ПРОГРЕССА (К—44, стр. 63)
Альтернативный сериал
«Кошмары Александра Борисовича»
Поймали враги мальчика Сашу Гранкина, посадили в клетку. У всех у них глаза пустые, грудь пустая, вместо сердца — лампочка на проводе. Самая главная врагиня — Ида Матвеевна, и у нее и кожи-то не видно, все паутиной заросло. Говорит: «Будем тебя мучить, кожу щипать и выкручивать, сверлить и сердце из тебя вырвем. Станешь ты у нас членом коллектива». А Саша в сторону смотрит, из последних сил, там всё же небо и деревья. Зубы сжал, мускулы сжал, чтобы сердце не выскочило. А члены коллектива пустоглазые всё стараются ему на глаза попасться и чувства высосать.
СЧАСТЛИВЫЙ КОНЕЦ. (И—35, стр. 130)
Сон про моральное падение
Я прихожу в иностранное кафе. Я знаю, что я связная, и в этом кафе я должна встретиться с агентом. Захожу туда, вижу массу арабов (это арабское кафе), которые сидят за всеми столиками. Сразу замечаю столик агента, к которому я пришла.
Он сидит за ним один, и на всем столе стоит только одна чашка кофе. Я подхожу к нему и вижу, что этот агент — мой старый друг, которого я не видела много лет. Я так радуюсь этому, что забываю о всякой конспирации. По идее, я должна сесть за этот столик как бы незаметно, но я так рада его видеть, что сразу называю его по имени и сажусь к нему. Он делает мне знаки, что-то вроде «Дура, сейчас всё провалишь», но я громко разговариваю, мне ужасно хочется болтать с ним.
Потом я смотрю на его стол и думаю: «Почему он ничего не ест, у него только одна чашка кофе». Тогда я вспоминаю, что у меня есть передача для него, такой пакет. Я лезу в сумку и достаю этот пакет. Он завернут в иностранную газету. Я передаю этот пакет через стол ему (хотя понимаю, что, наверное, должна была сделать это как-нибудь тайком), и делаю это как-то неловко, так, что газета рвется в одном месте. Через это порванное место я вижу, что там лежат деньги — пачки каких-то иностранных банкнот. Он, кажется, опять делает мне знак, типа «Ну что ты делаешь, всё пропало», но я понимаю, что уже поздно, все всё уже увидели, и мне всё равно хорошо, что я передала ему эти деньги, и теперь он сможет себе купить что-нибудь получше кофе (причем его чашка наполнена одной гущей, до краев). Тут я, наверное, и просыпаюсь.
ПЕРВЫЙ АКТ ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ ДРАМЫ:
АГЕНТЫ В МАСКАХ. (К—5, стр. 38)
ТРЕТИЙ АКТ ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ ДРАМЫ:
МОРАЛЬНОЕ ПАДЕНИЕ. (К—7, стр. 39)
Сон легионера
Иду к товарищу Ершову. Он живет в 38-й квартире. Подхожу к двери, там табличка
К товарищу Ершову
А рядом еще табличка
В кв.38 — 38 звонков,
В кв.39 — 39 звонков.
Жму звонок. Он открывает. Я знаю, что пришел к нему под видом доктора, должен его осмотреть. Я прохожу в его комнату, говорю: «Раздевайтесь». Он снимает какой-то огромный, безразмерный свитер. На руке у него написано:
На попе другая татуировка
Я что-то ищу, осматривая его, но никак не нахожу. Наконец врубаюсь: оно же на лбу. Ага
К товарищу Ершову
Я жму. Открываются ворота, и жуткий голос произносит:
— Ершова кому?
Я смело отвечаю: