Понятно, что никто их никуда привязывать не будет. Представляю, какая была бы картина по всему миру: русские прикрываются щитом из заложников — мирных жителей.
Комедия начинается по новой: «Ну, так где танки, Заза?» — «Лопата Саакашвили дал». Все ржут вполголоса. Впрочем, мне надоедает:
Ладно, никакого толку здесь не будет. Снегу они и так уже рассказали все, что знали — а не знали они, похоже, ни черта, — и больше из них ничего не вытянешь. А Снег информацией делиться не будет. Он вообще к прессе настороженно относится.
Решаю все же попробовать поспать. Слышу, как пленных связывают обратно:
Тамаз осмелел настолько, что решается попросить водки — похмелье у него, видимо, дикое. На что ему отвечают, что он совсем уже обнаглел. Живой, иголки под ногти никто не загоняет, сигарет дали, свитер дали, так сиди и не рыпайся. Все-таки ваши по наc сегодня весь день долбили. И завтра еще будут.
Триста резервистов с гранатометами… Однако…
Грузинские танки стягиваются в село всю ночь. А под утро идут на нас. Свет прожекторов, дергаясь, ползет к перекрестку. На мосту какая-то сволочь стоит и машет им фонариком. Долбаные резервисты! Какую подляну затеяли!
Вскакиваю и бегу куда-то. Навстречу бегут ямадаевцы. Разворачиваюсь и бегу с ними. Кто-то залегает и занимает оборону. С автоматом. Бегу обратно. Броуновское движение нарастает. Оружия нет.
Первый танк, ревя всеми своими движками и гусеницами, поворачивается в нашу сторону.
Хватаю две «Мухи». Тут же бросаю.
Второй и, кажется, третий танки ломят через сады прямо на штаб Ямадаева. Там все тихо. Залегли.
Между каналом и дорогой метров двадцать земли. Даже стрелять не надо. Подавят все гусеницами к чертям собачьим. За дорогу нельзя, там уже наверняка резервисты со своими гранатометами.
Залегаю в какой-то ямке. Рядом Артур с пулеметом. Лицо растерянное, но не в ужасе. Становится чуть полегче — все-таки пулемет, все-таки хоть что-то… хоть что-то…
Второй танк вылезает из садов, вползает на бровку и останавливается.
Никто не стреляет.
На перекрестке раздаются маты. Откидывается люк, кто-то спрыгивает на землю. К нему идет человек с фонариком. Русская речь.
Обнимаются.
Свои.
Эти пять танков оказались из той, первой части колонны, которую вчера отрезали в селе. Это они обозначали себя из пулеметов, а наши светили им ракетами и выводили по рации. Первый вывел сержант Савранский. Остальные майор Виктор Баранов.
Село пустое, грузинская армия ушла, если кто и остался, то только резервисты в казармах, но и они не подают признаков жизни. Десантников тоже нет. Но где-то в селе еще гуляют пять наших БМП.
Баранов потом рассказывал:
С рассветом выходят и бэхи. Переправляются через канал по броду.
Утром, как только взошло солнце, приехала разведка 71-го полка и сразу ушла в село. Пока они там, завтракаем. Последний раз я ел… У миротворцев и ел. Позавчера вечером — тарелку гречки и яйцо.
Впрочем, есть почти не хочется. А вот пить… Жара началась сразу с восходом, и каждую минуту температура только поднимается. В России воды больше, чем суши, а наполнить пару водовозок почему-то нельзя.
Смотрю, что наснимали на мой фотоаппарат. Отдавал его вчера кому-то и краем уха слышал: «Подними голову! Голову подними!». Да и сам потом пару раз щелкнул. Не знал, как чеченцы отнесутся к моему поступку, поэтому, когда Сулим сказал, что резать никого не будет, пошел к пленным, присел на корточки, громко вякнул: «Голову подними!» — и стал снимать, а сам шепотом: «Меня слушай. Убивать вас не будут. Не бойтесь».
Ну, так и есть. Пленные крупным планом: связанные с задранными в объектив лицами. В глазах полная обреченность. Ясно, что перед расстрелом.
С такими карточками только в плен попадать. Какой я к черту журналист. Иду на броне, одет в форму одной из сторон, штаны в крови, в фотоаппарате расстрелянные. Какая уж тут беспристрастность.
Срочно все удаляю. Хотя и жалко, конечно.
