ЛИНДА. Он часами просиживал, сочиняя какие-то рефераты, проекты, трактаты, даже очерки. Он много читал и все запоминал, у него была отличная память. Но Дэвид никогда и никому не показывал свои сочинения. Ни разу. Даже нам.
АДРИАН. Я слышал, он очень любил появляться на людях в форме, даже в нерабочее время.
ДЖЕСС. Да, ему всегда нужна была какая-нибудь маска.
АДРИАН. Он любил производить впечатление на окружающих?
ДЖЕСС. Думаю, большей частью на самого себя. Ему импонировало все, что символизирует мужественность: оружие, огромные наручные часы, кожаный браслет, связка ключей на поясе, униформа.
АДРИАН. А в армии он служил?
ДЖЕСС. Нет. Ему хотелось служить в морской пехоте, и вступительный экзамен он выдержал просто блестяще. Но его не пропустила медицинская комиссия, из-за пустяка: у него была экзема.
Джесс прерывается, чтобы закурить сигарету. Адриан набивает трубку. Линда приносит две новые бутылки пива. Наполняет стаканы.
ДЖЕСС. И вот еще что, сэр. Среди вещей сына мы нашли пачку газет с объявлениями о работе. Некоторые были уже многолетней давности. Предложения, которые его интересовали, он отмечал звездочками и нумеровал в порядке предпочтения. Высший балл у него получали должности, где нужно носить форму: в полиции, в армии, в охране банков или аэропортов, в конвое бронированных грузовиков и т.д. Затем шли организации социальной поддержки, которые занимались благотворительностью, оказывали помощь бедным, работали с юными правонарушителями. Не скажу, чтобы Дэвид очень уж жалел этих людей, но ему нравилось помогать другим, чтобы ощущать свое превосходство над ними, внушать чувство благодарности, и главное – производить на них хорошее впечатление. И все это – ради того, чтобы больше верить в собственные силы.
АДРИАН ('Довольно странный портрет сына', – отмечает он про себя. И вслух спрашивает). Ему не хватало веры в себя?
ЛИНДА. Думаю, в глубине души он чувствовал себя очень неуверенно.
ДЖЕСС. Это так. Как-то он приехал к нам с огромными часами на руке, и я сказал ему: 'Зачем тебе эти доспехи? Брось ты эту показуху!'
АДРИАН. Я слышал, что Дэвид не задерживался подолгу на одном месте.
Джесс в раздумье затягивается, потом давит сигарету в пепельнице. Минуту он словно пытается отыскать что-то глазами над головой Адриана, затем вновь устремляет на него пылающий взгляд.
ДЖЕСС. Не знаю, есть ли тут какая-то связь, но и у меня был такой же характер. Мне тоже было нелегко осесть где-нибудь надолго. Может, Дэвид перенял это от меня? Знаете, яблочко от яблони недалеко падает: семейная традиция!
Лицо Джесса светлеет. Он даже слегка улыбается и сразу молодеет лет на десять. Но тут же снова мрачнеет и продолжает рассказывать о сыне.
ДЖЕСС. Дэвида все интересовало, он загорался по любому поводу. И за что бы он ни брался, он влезал в это капитально. Обычно человек приходит вечером домой и до утра забывает о работе. А Дэвид – нет. Стоило ему получить место, он раздобывал все возможные книги по новой работе, встречался с более опытными людьми. Выкладывался полностью. Через несколько дней ему казалось, что он уже все знает. Учиться больше нечему. Дэвид начинал скучать, и как только прослышит о другом месте, тут же кидался туда очертя голову.
ЛИНДА (строго). Я называю это слабоволием.
ДЖЕСС (продолжает). Мы советовали ему обратиться к психиатру. Бесполезно. Дэвид никогда и никому не открывал, что у него на душе. Наш друг священник сказал: психиатр не смог бы ему помочь.
АДРИАН. Дэвид и вам никогда не доверялся?
ДЖЕСС. Даже нам.
ЛИНДА. Он стыдился рассказывать даже о самых пустяковых проблемах.
АДРИАН. При этом он производил впечатление веселого, откровенного человека, который любил жизнь, легко сходился с людьми. Ведь так?
Джесс не отвечает.
ЛИНДА. Возможно.
Снова молчание.
ДЖЕСС (решительно). Вот как все происходило. К примеру, поступает он работать на большую стройку. Ему бы начать с самого низу, а он сразу устраивается бригадиром. Использует свою внешность, обаяние – он это умел. Его принимают. И Дэвид, который в жизни не забил ни одного гвоздя, берется руководить огромной стройкой. В первый день он туда идет, присматривается, а вечером, дома забрасывает меня вопросами – я был одно время строителем. Читает всю ночь, а наутро принимается учить рабочих, как им строить. Сами подумайте, рабочих, которые осваивали это ремесло, когда его еще на свете не было. Но он выезжал на теории. В конечном счете, вопрос был только в том, что случится раньше – надоест ли ему, как обычно, работа или его выгонят. Не прошло и двух недель, как Дэвид допустил ошибку и его уволили. Он вернулся домой потрясенный, он был уязвлен: почему его в очередной раз не оценили по заслугам? Страшно сказать: он знал все, не зная ничего.
ЛИНДА. Да, он пускал пыль в глаза, из кожи вон лез, чтобы казаться лучше, чем был на самом деле. Дэвид влюблял в себя всех, кто с ним общался. Для него не было чужих; он садился рядом с незнакомым человеком и разговаривал с ним, как со старым другом.
Долгое молчание. Адриан взволнован тем, как естественно и мужественно Уоррены открывают ему семейные тайны. Солнце за окном уже заходит, пламенея сквозь покачивающиеся ветви сосен. Журналист устал. Но он выясняет еще кое-какие подробности и даты.
ДЖЕСС. Знаете, как Кристина узнала о смерти Дэвида? Ей позвонил помощник шерифа. Да, позвонил и
