хорошими оценками. Я намерена продолжать в новом учебном году осенью.
– Я доволен тобой, Роксана, – Макс стоял у окна, под которым жаркое вашингтонское лето расплавляло асфальт и поднимало над городом густое марево. – Но это дело планировалось в течение нескольких месяцев. Тебе было бы разумней начать с чего-нибудь помельче.
– А я предпочитаю начинать с самого крупного, – она принялась развешивать в шкафу платья и вечерние наряды с машинальностью прирожденной чистюли. – Я не новичок, и ты это знаешь. Я с детских лет тоже часть этой стороны твоей жизни. Правда, здесь я, к сожалению, стою за сценой. Я могу открыть замок так же быстро, а то и быстрее, чем Леклерк, – она аккуратно вывернула юбку наизнанку. – Благодаря Мышке я узнала почти все о двигателях и механике, – закрыв двери шкафа, она посмотрела на отца в упор. – Я разбираюсь в компьютерах лучше всех вас вместе взятых. Ты сам знаешь, что такого рода познания бесценны.
– Я высоко ценю твою помощь на начальном этапе этого дела, однако…
– Никаких «однако», папа. Время пришло.
– Тут ведь есть не только умственные, но и физические аспекты, – начал было Макс.
– Думаешь, я просто так целый год по пять часов в неделю здоровье гробила? – перебила его Роксана. Они дошли до перепутья. Роксана выбрала свой путь, и сейчас упиралась кулаками в бока. – Ты препятствуешь мне, потому что, как отец, беспокоишься, что я сойду с пути праведного?
– Ну, конечно, нет, – он был вначале шокирован, потом оскорблен. – Я смею считать, что занимаюсь древним и редким искусством. А воровство – это моя освещенная веками профессия, моя девочка. Она не имеет ничего общего с хулиганами, которые грабят людей на улицах, или кровожадными недотепами, которые врываются в банки с оружием в руках. Мы разборчивы. Мы романтики, – голос его зазвучал возбужденно, – мы артисты.
– Ну, хорошо, тогда, – она подошла к нему и поцеловал в щеку, – когда же мы начинаем?
Он посмотрел сверху вниз на ее улыбающееся, самоуверенное лицо и засмеялся.
– Ты – моя гордость, Роксана. – Знаю, Макс, – она еще раз поцеловала его, – знаю.
15
Центр имени Кеннеди предоставил на сей раз сцену крупному и помпезному шоу. Телекамеры готовились снимать его для специальной программы, запланированной для показа на осень. Макс поставил шоу в трех отделениях с оркестром, сложным освещением и замысловатыми костюмами. Представление было рассчитано на сто две минуты.
Шоу началось с появления Макса на затемненной сцене в лунном свете, излучаемом одиноким прожектором. На нем была темно-синяя бархатная мантия, затканная сверкающим серебром. В одной руке Макс держал палочку, тоже серебряную, которая сверкала в свете прожектора. В другой – стеклянный шар. Так, наверное, выглядел Мерлин из сказки о короле Артуре, когда колдовал над рождением короля.
Темой представления было волшебство. С достоинством и пафосом он играл роль чародея-мистика. Он поднял шар кончиками пальцев. Шар сверкал множеством огоньков, когда Макс рассказывал публике о заклинаниях, демонах, алхимии и черной магии. Зрители, уже зачарованные происходящим на сцене, увидели, как шар плывет по воздуху мимо складок бархатный мантии, над концом волшебной палочки. После произнесенного Максом громкого заклинания шар закружился над его головой. Все это время шар сверкал каким-то внутренним светом, бросал то ярко-красные, то сапфировые, то янтарные, то изумрудные блики на его поднятое вверх лицо. Зал затаил дыхание, когда шар стремительно полетел вниз, и захлопал в ладоши, когда он остановился в нескольких сантиметрах над полом сцены и стал описывать дугу в воздухе, поднимаясь все выше и выше к вытянутым вперед рукам Макса. Вновь Макс взял шар кончиками пальцев, один лишь раз коснулся его сверкающей волшебной палочкой и подбросил высоко вверх. Шар рассыпался серебряным дождем, после чего погасли все огни.
Через несколько минут, когда сцена осветилась вновь, посредине ее стояла Роксана. Она вся сверкала серебристым светом. В волосах светились звезды, на руках искрились блестки. Она стояла, распрямившись, словно меч, скрестив руки на груди и закрыв глаза. Когда оркестр заиграл Шестую симфонию Бетховена, она закачалась и открыла глаза. Она заговорила о чарах, об утраченной любви, о сглазе. Когда она подняла руки, из кончиков пальцев полетели искры. Ниспадавшие на плечи огненные кудри развевались на невидимом ветру. Прожектор выхватил из темноты стоящий рядом с ней столик с колокольчиком, книгой и незажженной свечой. Сложив ладони вместе, она извлекла из них огонь, пламя шумно вырвалось наружу, словно затаенное дыхание. Когда она проносила руки над свечой, оно вылилось из ладоней и зажгло фитиль.
Мгновенное движение руки, и страницы книги стали переворачиваться, вначале медленно, потом быстрее, еще быстрее, и превратились в вихрь. Колокольчик поднялся над столом между вытянутыми руками. Руки задрожали, и колокольчик зазвенел. Внезапно под столом, где не было ничего, кроме пустого пространства, ярко загорелись три свечи. Их огонь поднимался все выше и выше, пока не охватил весь столик, возле которого освещенная пламенем, стояла Роксана. Она выбросила вперед руки и на месте горящего стола не осталось ничего, кроме дыма. В этот миг зажегся еще один прожектор. В левом углу сцены появился Люк.
На нем был расшитый золотом черный костюм. Удачно наложенный Лили грим подчеркивал скулы и выделял брови. Волосы цвета вороньего крыла, почти такой же длины, как у Роксаны, свободно ниспадали на плечи. Он показался Роксане похожим на сатира и одновременно на пирата. Ее сердце предательски дрогнуло, но она тут же погасила в себе искорку желания. Они стояли в разных углах сцены, их разделяла пелена дыма. Ее поза была вызывающей: голова откинута назад, одна рука поднята вверх, другая вытянута в сторону. Струя света вырвалась из кончиков ее пальцев и метнулась к нему. Он поднял руку и, казалось, поймал ее. Зал взорвался аплодисментами. Необычная дуэль продолжалась. Ее участники приблизились друг к другу, метая дым и огонь. Прожектора залили сцену золотисто-розовым светом, имитирующим восход солнца.
Роксана закрыла глаза рукой, как ослепленная ярким светом. Затем руки ее беспомощно опустились, голова упала на грудь. Серебристое одеяние, казалось, шипело от света, пока она раскачивалась на месте, словно тело ее было привязано веревками к рукам Люка. Он сделал несколько пассов руками, едва не касаясь ее, затем провел вытянутой рукой перед глазами, дав понять, что она вошла в транс, и медленно- медленно, одним движением руки отодвинул ее вглубь сцены. Ноги ее оторвались от пола. Спина ее была прямой, как копье, когда он взмахами рук «положил» ее ни на что иное, как на клубы голубоватого дыма.
Он повернулся один раз вокруг своей оси и, когда вновь очутился лицом к сцене, в руках у него был тонкий серебряный обруч. Изящными, как у танцора, движениями он нанизал обруч на ее тело и провел его от ног до головы. Решив сымпровизировать, он наклонился к ней, как будто хотел поцеловать. Он почувствовал, как напряглось ее тело, когда его губы приблизились к ее лицу.
– Не срывай номер, Рокс, – прошептал Люк, отстегнул свою накидку и укрыл ею Роксану. Накидка застыла на мгновение, и очертания тела под ней казалось растворились в воздухе. Когда накидка упала на пол. Люк уже держал в руках белого лебедя.
Из-за сцены до него донеслись удары. Люк нагнулся, чтобы поднять накидку, моля Бога о том, чтобы этот проклятый лебедь опять не ущипнул его. Он присел и, взмахнув накидкой над головой, исчез.
– Я не была готова ни к каким импровизациям, – бросила Роксана Люку, едва увидев его за кулисами.
– Не была? – он передал лебедя Мышке и улыбнулся ей. – А мне показалось, все было очень мило. Ты так не считаешь. Мышка? Мышка погладил лебедя – он был единственным, кто мог сделать это, не рискуя собственными пальцами.
– Да… пожалуй. Надо дать Миртле перекусить.
– Смотри-ка, – Люк сделал жест рукой, после того как Мышка ретировался, – не понравилось ей.
– Еще раз так сделаешь, и я тогда тоже поимпровизирую, – Роксана ткнула пальцем ему в рубашку. – Кончишь разбитой губой.
Он схватил ее запястья прежде, чем она успела отпрянуть. По прозвучавшим из зала аплодисментам он определил, что у Макса и Лили только что завершился самый напряженный момент. Чувства кипели в нем. Никогда еще ему не было так хорошо.
– Послушай, Рокс, то, что мы показываем на сцене – это действо. Это работа. Такая же, как и та, на
