Убийце — Гонкуровская премия

— Только вот… У нас было одно расхождение. Да, именно расхождение. Гюстав Мюэ утверждал, будто капители монастыря созданы не раньше тысяча двухсотого года. Я же убеждён в другом. Не думайте, что я хочу вам прочитать лекцию по истории архитектуры. У меня есть много разных доказательств, я ссылаюсь на проверенные источники. И все же я не сумел переубедить Гюстава Мюэ. Старик был упрям. Он подтрунивал надо мной, он даже утверждал, что имеет неопровержимый документ. Вот теперь вы меня поймёте, мосье…

Они дошли до портала монастыря. В темноте туманно вырисовывались контуры каменных барельефов.

Учитель несколько минут смотрел в тёмную пасть портала, потом, вытянув вперёд руку, восторженно сказал:

— До чего же это прекрасно! Ах, да, на чем же я остановился? Так вот, да будет вам известно, что аббатство было воздвигнуто Дагобером. Луи ле Дебоннер щедро одарил аббатство, и в тысяча сорок седьмом году оно было причислено к ордену Клюни. Так вот, я дошёл до темы нашего разговора. В древних архивах города упоминается о мемуарах Жана де Монтека. В этих мемуарах он описывает красоты монастырской церкви… Жан де Монтек жил между тысяча сто восемнадцатым и тысяча двести шестидесятым годами. Это установлено и, кстати, легко проверить. Его рукопись, которая называется Скульптурный убор Сен-Пьера, должна дать возможность окончательно определить возраст монастырских капителей. Так вот, мосье, букинист утверждал, что у него есть эта рукопись. Да, мосье, он мне это повторял раз сто, но ни разу не согласился ознакомить меня с нею. Он хотел её опубликовать, собираясь таким образом опровергнуть мои выводы. Вам может показаться, что все это пустяки, но это очень важный вопрос. Годы упорной работы, годы кропотливого исследования могут в несколько минут пойти насмарку. Почему он не захотел поделиться со мной своей находкой? Им руководила ревность, теперь уже утратившая смысл.

— Значит, вы разыскиваете эту рукопись? — медленно проговорил репортёр.

— Да, мосье. И я её не нашёл. Что он с нею сделал? Существовала ли она вообще?

А может быть, её похитил вор? Вот о чем я думаю со страхом. Речь идёт о Науке и Искусстве. Вы понимаете, что ради Науки и Искусства можно подделать ключ…

— Понимаю, — ответил Жозэ. — Подделка ключа — ещё куда ни шло…

Рессек стоял рядом с ним. Его мертвенно-бледное лицо приблизилось к лицу репортёра, длинная нелепая фигура, напоминавшая цаплю, наклонилась вперёд. Он то поднимал руки, то опускал их. Они дрожали. Учитель действительно был очень взволнован.

— Поступайте так, как вам подскажет ваша совесть. Вы можете написать в газете, можете сообщить полиции. Я повторю то, что сказал вам. Я, мосье, честный человек, я учёный. И я забочусь о Науке… Да, да, о Науке. Ничего нет важнее Науки! Я должен все знать, я должен разыскать эту рукопись, если она существует…

С этими словами, произнесёнными выспренним тоном, учитель поклонился репортёру и вошёл в коридор гостиницы Розовая гроздь.

Жозэ остался в темноте. Но стоял, опустив голову и засунув руки в карманы своего плаща. Он глубоко задумался над необычайной исповедью, которую только что услышал.

Искренен ли был Рессек? Судя по всему, да.

Он — просто-напросто историк, с головой ушедший в старые книги, обуреваемый страстью маньяк. С его точки зрения, нет ничего ценнее вот этого древнего монастыря, этих высеченных из гранита и мрамора святых, с улыбками, застывшими на их лицах семьсот или восемьсот лет назад. Да, для него главное — найти рукопись Жана де Монтека. Ради этого он готов пожертвовать своим спокойствием, своим благосостоянием и даже жизнью. Для того чтобы обыскать запылённые полки букиниста, почтённый преподаватель коллежа превратился во взломщика.

Вдруг Жозэ осенила мысль. Он схватился за голову.

Перед его глазами встало бледное лицо учителя с горящими глазами. Вся жизнь Рессека была в этой исчезнувшей рукописи, в монастыре, в изучении его тайн…

А почему бы не провести параллель… Можно подумать о…

Ну конечно!

Это и есть та направляющая линия, которая приведёт к объяснению кровавой драмы.

В напряжённом уме репортёра одна за другой пронеслись картины, и среди них вот эта: глухонемой Фризу расстелил в коридоре на полу зеленую накидку и разложил на ней золотые монеты. Почему монеты были разложены на накидке? Именно в доказательство…

Жозэ подумал о своём утреннем разговоре с д'Аржаном. Он просил д'Аржана сообщить ему некоторые подробности о романе Молчание Гарпократа. В этой книге, уверял д'Аржан — и он привёл ему даже несколько цитат, — образ букиниста дан несколько поверхностно. Он описан как безмятежный философ, которого не смущает его нищета, и он спокойно живёт себе в тиши своей уединённой лавки. И это вроде бы соответствовало действительности.

Нет, пожалуй, не совсем… Какие-то детали автор мог упустить… А всегда надо опасаться деталей.

Глава 10. ИСТОРИЯ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ СВАДЬБОЙ

Милый друг, до обрученья

Дверь не отворяй.

Фауст

Д'Аржан поднял голову и улыбнулся.

— Ах, это вы, Робен. Я вас не ждал так скоро. Хорошо съездили?

— Да, да, конечно… Здравствуйте, — ответил Жозэ, садясь в кресло. — Я рад, что вернулся.

— Что-нибудь удалось узнать?

— Ничего интересного. Но такие маленькие городки обманчивы. Думаешь, что они погружены в сон, а они полны странных историй. Мне кажется, если бы я задержался в Муассаке, я был откопал десять или пятнадцать новых нитей, и притом одинаково заслуживающих внимания.

Жозэ бросил на д'Аржана дружески-иронический взгляд и спросил:

— А вы, д'Аржан, напали на какой-нибудь след? Вам помогли господа писатели, поэты и литературные критики?

Д'Аржан пригладил свои скромные усики, украшавшие его худощавое лицо.

— Да нет, мне нечего вам сообщить… Все теряются в догадках — так, кажется, говорят в подобных случаях? Ропщут на журналистов, что они подняли шум вокруг этого дела, и хотят только одного — чтобы эта таинственная история или наконец раскрылась, или же заглохла.

— Да, пересуды по этому поводу не устраивают жюри, я понимаю… — задумчиво произнёс Жозэ.

Сделав паузу, он добавил деловым тоном:

— Кстати, д'Аржан, мне прислали рукопись. Я вам её возвращаю. Можете её передать Морелли с нашей благодарностью.

— Любопытно, какое у вас создалось мнение?

Жозэ покачал головой.

— Вы скажете, что я нахал, но, по-моему, роман перехвалили. Я, правда, не особенно в него вчитывался, у меня не было времени, но, мне кажется, он не заслуживает такого шума. Меня просто поражает, как ему могли дать Гонкуровскую премию! Вы согласны со мной?

— Но все же там есть несколько превосходных мест.

— Правильно. Глава, где убийца рассказывает, как он решился пойти на преступление… Хорошее психологическое описание…

— Такое проникновенное!.. А как дана сложная психология героя!..

Жозэ пренебрежительно махнул рукой.

— Да, да, я помню вашу статью. И все же я не знаю, можно ли назвать это произведение шедевром. Вы возразите, что я просто привык к подобным вещам. Я, как говорится, варюсь в этом котле, и удивить меня трудно. Но такими словами, как шедевр, бросаться нельзя.

— Возможно. А вот Бари с вами не согласен.

— Я могу ошибаться. Бари всегда высказывает очень здравые суждения. Да и вы сами — более компетентный судья, чем я.