произносил слова, которые сочетали их священным брачным союзом. Кэти была удивлена тем, как холодно звучал ее голос, когда она отвечала на вопросы капитана Уинслоу. Ответы Джона и вовсе были пропитаны ледяным равнодушием. Внезапно Кэти почувствовала, что ненавидит его. Он цинично пренебрегал ее судьбой и судьбой ребенка, и это казалось ей отвратительным.
Когда капитан Уинслоу добрался до ритуала с обручальным кольцом, сэр Томас торопливо стянул золотую печатку со своего собственного пальца. Джон безмолвно взял у него кольцо и надел его на палец Кэти, стараясь не прикасаться к ее руке больше, чем это было необходимо. Кэти была готова разрыдаться, чувствуя, с каким холодным отвращением он переносит ее вынужденную близость. Нет, не о таком браке она мечтала!
Она тупо подписала бумагу, которую ей протянул капитан Уинслоу, а вслед за ней на документе небрежно нацарапал свое имя Джон. Наконец капитан объявил их мужем и женой, и Кэти с надеждой посмотрела на Джона. Он ответил ей неприятной ухмылкой.
— Ты что, ждешь, что я после этого фарса запечатлею на твоих губках торжественный поцелуй? — протянул он, и, не успев подумать, Кэти закатила ему звонкую пощечину. Он зарычал и занес свой кулак, но в это время трое мужчин, в оцепенении наблюдавшие за скандальной сценой, опомнились и поспешили на помощь невесте.
Сэр Томас с силой опустил рукоять пистолета на голову Джона, а капитан Уинслоу ударил его по макушке массивной Библией, которую он использовал во время церемонии. Джон рухнул без сознания. Мэйсон подбежал к двери и позвал матросов, немедленно появившихся в большом количестве. Они уволокли Джона из каюты. Кэти кусала стиснутый кулачок, чтобы удержаться от рыданий. Она
знала, что сама спровоцировала гневную вспышку Джона, и горько сожалела об этом. Она не хотела причинить ему никакого вреда.
— Папа, пожалуйста, посмотри, чтобы с ним ничего не случилось, — тихо попросила она.
Сэр Томас кивнул и увел за собой из каюты капитана и камердинера. Когда он снова вернулся, Кэти стояла около окна; по ее щекам катились слезы. Сэр Томас почувствовал, как его ненависть к пирату просыпается с новой силой.
— С Джоном все в порядке, да, папа? — едва выговорила она. Сэр Томас подошел к дочери и обнял ее за плечи. Кэти доверчиво приникла к его груди.
— Да, с ним все в порядке, — печально произнес сэр Томас. Что-то в его голосе заставило Кэти быстро вскинуть глаза.
— Папа…
— Дитя мое, я надеюсь, что слова, которые я сейчас буду вынужден сказать, не ранят тебя. Я хочу, чтобы ты посмотрела на это как на благословение.
— Папа!..
— Он сбежал, Кэти. Он покинул тебя и твоего ребенка, наплевав на мою клятву о его помиловании. Теперь ты видишь, дитя мое, что я оказался прав.
Глава 12
Лондон был совсем не похож на то, что представляла себе Кэти. Вместо величавых дворцов, окруженных парками, она увидела скучные серые дома, отделенные от улиц крохотными дворами за изгородями чугунного литья. По мостовым безостановочно грохотали кебы, а крики уличных торговцев не умолкали до самого заката. Все канавы были завалены мусором, но, казалось, никто не обращал ни малейшего внимания на исходившую от них вонь. Опорожнить содержимое ночного горшка с высоты третьего этажа на голову ничего не подозревающего пешехода было среди лондонцев обычным делом. Лондон ее мечты был элегантным, веселым и модным городом. Реальный Лондон был просто грязным.
Заточенная в роскошном доме своей тети Элизабет на Рипли-стрит, Кэти поначалу не находила себе места, потом заскучала и наконец впала в безутешное уныние. Хотя она уже могла претендовать на роль зрелой женщины и даже вдовы, тетя Элизабет запретила ей покидать дом без сопровождения, сочтя это неподобающим. Поздний срок ее беременности не давал Кэти возможности посещать балы, ужины и музыкальные вечера, которыми изобиловал светский сезон в Лондоне. Единственным времяпрепровождением для Кэти служили чинные променады по окрестностям, или поездки в тетином экипаже по парку в компании Марты, или вылазки в близлежащие магазины.
Удовольствие, которое Кэти получала от этих развлечений, скоро поблекло. Надвигающаяся зима с ее стужей сделала пребывание в парке неуютным для каждого, чья кровь привыкла к теплым широтам, а растущий живот не давал ей увлечься модной одеждой. В течение нескольких недель Кэти занимала себя тем, что подбирала приданое для новорожденного, но когда все — до последнего чепчика — было куплено, она не могла найти, чем ей еще заняться. Она
бесцельно слонялась по дому, уныло улыбалась в ответ на попытки сэра Томаса и Марты ее развеселить. Однако решительно отказывалась признать, что ее невиданно скверное настроение имеет что-либо общее с изменой и бегством Джона. В душе она поклялась, что он был закрытой страницей ее жизни.
Сестре сэра Томаса, Элизабет Огасте Мэри Олдли, в замужестве леди Стэнхоуп, меланхолия Кэти казалась пустым капризом. По ее непоколебимому мнению, девушка должна была благодарить Бога за то, что отделалась так легко. Если бы не ее, леди Стэнхоуп, великодушное согласие укрыть племянницу в тени своей безупречной репутации, Кэти оказалась бы изгоем — вопреки всем усилиям сэра Томаса замять это неблаговидное дело. Хотя герцогиня Кентская и отказывалась обсуждать детали поведения леди Кэтрин на борту пиратского корабля, супруги Грэйди были не так щепетильны и охотно делились известными им фактами, которые, впрочем, были щедро сдобрены их фантазией. Одной этой скандальной истории было достаточно, чтобы вдребезги сокрушить репутацию самой добродетельной леди.
Тогда в бой вмешалась леди Стэнхоуп и с ходу опровергла все слухи как совершенную ложь. Ее племянница, говорила леди Стэнхоуп, грозно обводя взглядом своих слушателей, тайно обвенчалась в Лиссабоне с одним американцем. К сожалению, молодой человек заболел лихорадкой и умер через считанные дни после брачной церемонии. И тогда, основываясь на теории, что ничто не рассеет печали вдовы лучше, чем полная перемена обстановки, сэр Томас отправил горюющую дочь в Англию, чтобы она провела лето со своей тетей. Когда «Анну Грир» захватили пираты, Кэти была уже в положении. Узнав об этом, капитан пиратов по-рыцарски предложил будущей матери воспользоваться своей каютой и впоследствии обращался с ней с надлежащим уважением. Сэр Томас разыскал свою дочь в Кадисе после того, как герцогиня и те, недостойные даже упоминания, лгуны были выкуплены. Вот что действительно произошло, по словам леди Стэнхоуп. В свете могли сколько угодно хихикать над этим рассказом, но только за спиной самой леди, которой никто не осмеливался возражать открыто.
Сама Кэти испытывала полное безразличие к слухам, хотя и была благодарна своей тете за ее старания. Она не предвкушала, как будет блистать в высшем свете после рождения ребенка, и вообще не собиралась туда входить. Она сказала отцу, что ее гораздо больше устроило бы удалиться с новорожденным ребенком в загородное
имение. Сэр Томас был потрясен. Он с ужасом предвидел, как весь его сложный план пойдет прахом из-за непредсказуемости женской натуры. Заручившись помощью Марты, он не уставал перечислять своей дочери все те блага, которые выпадут на ее долю, если она займет должное место в обществе, и даже намекнул на возможность второго замужества. Когда Кэти логично заметила, что о втором замужестве не может быть и речи, так как она в действительности не была вдовой, сэр Томас смущенно заявил, чтобы она об этом не беспокоилась. Придет время, и все будет улажено.
Кроме леди Стэнхоуп, Кэти, сэра Томаса и слуг в особняке на Рипли-стрит обитал также человек, носящий титул лорда Стэнхоу-па. Жирный, лоснящийся, краснолицый, он был единственным ребенком овдовевшей леди Стэнхоуп, которая не чаяла в нем души. Она свято верила в непогрешимость суждений Гарольда, и когда Гарольд, сморщив нос, посмотрел на свою кузину и объявил ее дикаркой, леди Стэнхоуп с ним согласилась. Она без устали внушала девушке, что причиной ее падения послужили порочные наклонности ее необузданного характера. Кэти, памятуя о карьере своего отца и тех неприятностях, которые она ему уже причинила, выслушивала тетушкины проповеди с терпеливым смирением. Однако она не видела никаких причин церемониться с Гарольдом и открыто презирала его.
Первое декабря Кэти встретила на шестом месяце беременности. Она чувствовала себя большой и неуклюжей, как готовая отелиться корова, и недовольство своей внешностью, а также общее недомогание
