распоряжение, чтобы ты могла добраться до города.
— О, Джон, мой милый мальчик, ты так добр ко мне, — промурлыкала она в ответ. — Не забудь же навестить меня. Я знаю, как… одиноко… бывает мужчине, когда его жена находится в интересном положении.
Оскорбленная до глубины души, Кэти, раздув ноздри, с шумом втянула в себя воздух. Когда Изабель ушла, Джон скосил глаза на разъяренную жену.
— Ты к ней не пойдешь, — пробормотала Кэти приглушенной скороговоркой. Она не хотела, чтобы ее слышал Петершэм, но в то же время она не могла не выразить своего негодования.
— Ты мне приказываешь, жена? — Глаза Джона внезапно подернулись непроницаемой пленкой.
Опьяненная ревностью, Кэти кивнула.
— Не надо. — В тихом голосе Джона сквозила жестокость. — Я тебя простил, но моя доброта не безгранична. Ты не имеешь права совать нос в мои дела.
Кэти уставилась на него, чувствуя, как боль, вызванная его жестокими словами, пронзает ее насквозь.
— Я и не думала совать нос в твои дела, муж, — произнеся последнее слово, Кэти передразнила Джона. — Но тогда и ты не должен совать нос в мои. Не забывай, что и гуся и гусыню едят с одним соусом.
В этот момент Петершэм обежал вокруг Джона и открыл перед ним дверь в комнату, не дав, таким образом, разгореться ссоре. Джон вошел внутрь и осторожно положил Кэти на большую двуспальную кровать.
— Надеюсь, тебе здесь будет удобно, — с приторной любезностью произнес он, предназначая свои слова больше для насторожившего уши Петершэма, чем для Кэти.
— Конечно, милый, — ответила она не менее любезно, решившись не уступать в этом странном соревновании, которое привело бы их неизвестно к чему, если бы в разговор опять не вмешался Петершзм.
— Кэп, Марта с вещами уже здесь, — сказал он, выглядывая в окно. — Я, пожалуй, пойду помогу ей.
— Не надо, я сам. Мне все равно надо возвращаться обратно в город. Заодно я занесу сундуки. Оставайся с миссис Кэти, пока сюда не поднимется Марта, а потом сходи посмотри, что еще осталось от конюшен.
— Мы останемся здесь надолго, кэп? — спросил Петершэм.
— Надолго, — коротко сказал Джон и вышел из комнаты, не оглянувшись на Кэти. Она так сильно закусила губу, пытаясь удержать себя от того, чтобы не закричать ему вслед, что потекла кровь. Он сказал, что должен вернуться в город — конечно, чтобы встретиться с этой женщиной! Она не простит ему этого! Но, с другой стороны, рассудительно прошептал ее внутренний голос, она никогда не сможет узнать это наверняка. В Чарльстоне у нее нет ни подруг, ни просто знакомых, с которыми она могла бы посплетничать.
В течение последующих десяти дней подозрения снедали Кэти словно раковая опухоль. Джон редко бывал дома, а когда он там появлялся, то казался рассеянным и усталым. Кэти не могла быть вполне уверенной, что он встречался в городе с Изабель или любой другой женщиной, но это было более чем вероятно. В конце концов, на его пути к адюльтеру не стояло никаких препон. Хотя она и была его женой, он не был связан с ней обычными чувствами любви или даже вины.
Единственным признаком, не дававшим Кэти окончательно убедиться в его неверности, был неиссякающий приток негров в имение. Возможно, он был действительно занят, проводя время в поисках семян, удобрений и рабочей силы, которые были нужны, чтобы Вудхэм вновь стал процветающей хлопковой плантацией. Она узнала от Петершэма, что именно такими были планы его хозяина. Капитан, к удивлению старика, решил заняться выращиванием хлопка, а когда мастер Джон за что-то брался, он был готов расшибиться в лепешку, но выполнить задуманное. Петершэм говорил, что он не удивится, если следующим летом они соберут невиданный, даже по меркам Южной Каролины, урожай.
Хлопок был совершенно не интересен Кэти. Она была раздражительной, усталой и, честно говоря, скучала по Джону. Она с нетерпением ждала рождения ребенка, так же, как узник ждет своего освобождения из темницы. Как только ее тело вновь обретет привычные формы, она не постесняется использовать его, чтобы получать то, чего ей так не хватало: любви мужа.
На время беременности Кэти управление домом было полностью возложено на Марту, и старушка изо дня в день становилась все более суетливой. Никогда не имевшая дела с рабами, она относилась к ним с глубоким предубеждением и не позволяла никому из них находиться рядом с миссис Кэти. Она была уверена, что негры — это сплошь бунтовщики и заговорщики, которые, не задумываясь, перережут девушке горло, если им представится такая возможность. Постоянная суматоха, связанная с ее персоной, ничуть не способствовала безмятежному настроению Кэти. Она предчувствовала, что, когда она опять будет на ногах, ей придется заново переналаживать весь домашний уклад.
До первого марта погода оставалась теплой и солнечной. Затем прошел легкий дождик, немного скрасивший однообразное течение будней. Дробный шум его капель погрузил Кэти в дремоту. Весь день она чувствовала странное сомнамбулическое оцепенение, а бремя, которое она носила, казалось еще тяжелее, чем обычно.
Утром к ней заглянул Джон и с холодной вежливостью поинтересовался ее здоровьем. Он был одет для поездки в город, и Кэти глядела на его щеголеватое облачение с тлеющей обидой. Он обрек ее на неимоверные муки, а сам не страдал ничуточки! Кэти надулась и отказалась с ним разговаривать. Джон, отвесив ей шутовской поклон, поторопился к коляске, которая ждала его у ворот усадьбы.
За обедом Кэти свирепо кромсала цыпленка ножом и вилкой, воображая, что перед ней на тарелке лежит сам Джонатан Хейл. С мрачным удовлетворением отправив в рот кусочек куриного мяса, она вдруг вздрогнула. Поток воды, хлынувший по ее ногам, намочил простыни и матрас. Она в изумлении уставилась на нижнюю часть своего туловища. Она была мокрой! Затем Кэти сообразила, в чем дело. Время пришло. У нее начались роды!
Она огляделась в поисках колокольчика, которому полагалось лежать на столике подле кровати. Однако колокольчика не было. В вечных распрях между Мартой и сбитой с толку домашней прислугой нужных вещей никогда не оказывалось на месте. Однако Кэти требовалась помощь. Она попыталась закричать, но ее голос отразился от стен комнаты слабым эхом, и Кэти поняла, что ее никто не услышит. Стиснув зубы, она поставила ноги на пол и оторвалась от постели.
После многих недель, проведенных в постели, ее ноги были ватными, но она ухитрилась, цепляясь руками за мебель, доковылять до двери. Первый приступ боли пронзил ее, едва она шагнула в коридор. Кэти согнулась пополам, судорожно глотая воздух, но боль быстро исчезла. Кэти приободрилась. Может быть, роды и не станут тем страшным испытанием, которого она так боялась.
Ее спальня находилась через три двери от лестницы. Кэти добралась до площадки и, держась за перила, посмотрела вниз. Она не осмеливалась спуститься. Стоит ей упасть, и она может погибнуть сама и погубить своего ребенка.
— Марта! — позвала она неузнаваемо слабым голосом. — Марта! Дверь одной из комнат, выходящих в коридор, отворилась, и Кэти увидела ленивые блики свечей, которые отражались на отполированном секретере.
«Кабинет», — как сквозь сон подумала Кэти и открыла рот, чтобы закричать снова, но в этот момент из комнаты вышел Джон в сопровождении какого-то человека.
— Большое спасибо, Бейли, что заехали, — сказал Джон, пожимая его руку.
— Был рад вас видеть, капитан Хейл, — ответил человек.
Кэти прижалась к стене, не желая привлекать внимание к своему затруднительному положению в присутствии незнакомого человека, но очередной болезненный приступ выдавил из нее негромкий стон.
Джон небрежно повернул голову в сторону лестницы и ошеломленно застыл, увидев скорчившуюся у перил Кэти.
— Боже! — выдохнул он, кидаясь к ней. Она почувствовала, как его сильные руки обвивают ее с почти женской нежностью. Кэти откинула голову назад, пытаясь ему улыбнуться.
— Это… это ребенок, — прошептала она в промежутке между жестокими спазмами.
