«Что ж, оставайся, Уильям», — говорю я мысленно. Становлюсь на колени, вдыхаю глоток воздуха, потом беру его тяжелое вялое тело, насилу поднимаюсь и трогаюсь вперед. «Черт бы тебя побрал, Уильям…»
Он, видимо, уже теряет сознание, и я слышу, как он бормочет:
— Оставьте меня… Такой глупец… Хотите, чтоб и вас…
«Не исключено», — думаю я, ступая шаг за шагом по черной скользкой земле. Справа снова вспыхивает прожектор.
Непогода — это мое время, но я не удивлюсь, если и со мной произойдет несчастье. Рано или поздно, всем над дорога в никуда. Я уже, в общем-то, созрел для пенсии.
Делаю шаг, потом второй, рискуя попасть под луч прожектора. Думать надо только про один шаг, следующий шаг, иначе невозможно…
Американец недвижно висит у меня на руках. И хорошо, что недвижно, потому что когда он шевелится, то становится еще тяжелей. От его слабого тела разит мокрой одеждой и табаком. Много куришь, Уильям, следует подумать о своем здоровье.
Вот и здание. Наконец. Захожу под железобетонную плиту и прислоняюсь к колонне. В небе с глухим треском вспыхивает ракета, ночь становится розовой и ясной.
Снова темнота. Значит, надо двигаться. Этот Сеймур ничего не ест, а такой тяжелый, словно из камня. Хорошо, что нам некуда спешить. Нас никто не ждет.
А точно ли никто? Снова вы обманули меня, Уильям. Только я добрался до дерева между двумя домами, как слышу голос Мод:
— Сюда, Альбер!
Она сидит в черном «ситроене» и машет из окошка рукой, но, увидев, что я с багажом, выскакивает помогать мне.
— Он мертвый?
Ее голос немного дрожит.
— Этот вопрос еще не решен… — отвечает вместо меня Уильям и снова закрывает глаза.
…Под действием снотворного Сеймур проспал почти целый день, так что не надоедал мне своей идеей о человеческой истории, которую он трактует как кладбище. Оказалось, что он вывихнул и вторую ногу, но, по мнению врача, найденного и доставленного Мод в ту же ночь, время и покой исцелят его.
И вот наступило время прощания. Мы поцеловались не очень горячо, ибо Мод не принадлежит к пылким натурам.
— Как там Уильям?
— Он хотел бы вас увидеть.
Я застал его с сигаретой в уголке рта. Он полулежал, опершись на кучу подушек, и смотрел в потолок. Когда я зашел, он медленно повернул голову.
— Отправляетесь, Майкл?
— Я отправился почти три месяца тому назад, Уильям, но до сего времени не поехал.
— Понимаю, что устроил вам много неприятностей… Только не знаю, надо ли извиняться, если вся наша жизнь — одни неприятности.
— Не терзайтесь этими проблемами.
— Думаю, что вместо извинения перед вами разумней поблагодарить — вы спасли меня. Мне это очень неприятно, Майкл, что именно вы спасли меня.
— В таком случае забудьте об этом.
— Потому-то мне и неприятно, что я не смогу забыть этого. Буду вспоминать вас. Мало того, что мне надо ходить на могилу матери, так теперь я еще буду вспоминать вас.
…Дверь купе порывисто открывается, но на этот раз на пороге стоит девушка с подносом в руках:
— Не желаете ли чего-нибудь, господин?
— Я бы выпил кофе.
Когда девушка подает мне пластмассовую чашечку, я спрашиваю:
— Сколько еще ехать до Женевы?
— Не больше часа, господин.
Женева. Маленькая крутая улочка — Гран рю. И маленький пожилой человечек с печальными глазами, который служит мне почтовым ящиком. Ведь прежде всего — наладить связь. Все другое как-нибудь наладится.
Трудно даже представить себе: прошло уже два с половиной месяца с тех пор, как я тронулся домой, но и по сей день не добрался. А ведь говорят, век техники сократил расстояния! Возможно, где-то и сократил, только не в нашем деле, где по утру далеко не всегда можно судить, как сложится день.